Камикадзе
Предисловие автора
11 сентября 2001 года я протянул дрожащую, с грязными ногтями руку и включил телевизор. Каждые десять секунд «Боинги» на экране вырывали у Америки ее сердце и в пыли и пламени рушились башни нью-йоркского Торгового центра.
Дежа вю?
Незадолго до этого у меня родился сын. Глупо было бы не запить, и я запил. Запой получился не очень долгим... дней десять-двенадцать. Соображалось после него все равно туго.
Тем не менее внятную мысль я сформулировал.
Мысль сводилась к тому, что раз уж все центральные телеканалы решили экранизировать мой роман «Камикадзе», то неплохо было бы с них, с сук телеканальных, получить гонорар, потому что деньги кончились еще третьего дня, а копирайты на экранизацию никто ведь не отменял... ведь так?
Читать собственные юношеские романы – все равно что пытаться выдавить прыщик на собственной школьной фотографии. Ты вырос. Прыщик остался. Поздняк метаться.
Роман «Камикадзе» – это именно ЮНОШЕСКИЙ роман. Если быть точным: вторая по счету книга, которую я умудрился дописать до конца.
Никогда в жизни я не писал книг дольше, чем месяц. На роман, который вы держите в руках, у меня ушло три недели. Одна неделя в апреле (пять глав) и еще две – в июле (четырнадцать глав).
Это было время, когда правильно поставить ударение в слове «дефолт» могли исключительно умники из политизированных фондов. Фамилия Путин тогда ничего не говорила даже им.
В Петербурге «Камикадзе» продавался очень бойко. Добрался даже до первого места в книжном чарте – правда, не очень престижном.
А вот критики его не заметили. Лично я видел всего две рецензии. Автор одной решил, что в романе я вывел его, и пообещал при встрече ткнуть в бок ножом. Автор второй утверждал, что «Илья Стогов» – это не реальный человек, а бренд, за которым скрывается таинственная писательская команда.
Понятия не имею, откуда оба рецензента все это взяли.
Момент расплаты с издателем совпал с августовским кризисом-98. Мимо денег я пролетел. Одновременно у меня начался жуткий геморрой в личной жизни.
В общем, так себе было времечко.
Только ленивый не брался до сих пор порассуждать, что, мол, романы... это такая штука... иногда они СБЫВАЮТСЯ... иногда – как напишешь, так дальше и заживешь.
Ничего, если я тоже скажу пару слов о том же самом?
Когда я написал «Камикадзе», мне было двадцать семь. По инерции я все еще работал журналистом. Вернее, даже главным редактором одной газетенки. Часы на руке Господа дотикивали последние секунды ТОЙ моей жизни.
В «Камикадзе» у героя есть возлюбленная. Каждую ночь того года голова описанной в «Камикадзе» девушки лежала на одной подушке с моей. Потом перестала лежать.
Странно, до чего же все, что начало вдруг со мной твориться, было похоже на то, о чем я написал в этом романе.
Обнаружив себя со вспоротыми венами в больнице... чувствуя, что НА САМОМ ДЕЛЕ схожу с ума... глядя, как жизнь моя расползается, словно сгнившая дыня... я сто раз подряд понимал, что книжки писать нужно было не про несчастную, блядь, любовь... а детские сказки... про ежиков и лисичек... причем чтобы в конце все они между собой переженились.
Еще в «Камикадзе» есть герой, написавший документальную книгу про русских террористов. Я тоже написал такую. Моя называется «Революция сейчас!».
Кое-где наши с ним книги совпадают дословно. Не упрекайте меня в плагиате. Упрекните лучше тех, кто реализовал сюжет «Камикадзе» 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне.
А вообще – этот роман я взялся написать лишь ради тысячи-другой халявных долларов США. Кто мог подумать, что, бумерангом возвращаясь, книга столько времени будет бить меня по башке?
Впрочем, сейчас все это в прошлом.
Недавно я случайно встретил ТУ девушку на улице. Посмотрел на нее и поразился. Неужели из-за этой... чужой девицы... неужели из-за нее я каждый день умирал?.. каждую ночь, как Иов, стенал и плакал... хотя даже детям известно, что мачо – не плачут?
Честно сказать, мне не хотелось переиздавать «Камикадзе». Но... поймите меня правильно. Та самая тысяча-другая халявных долларов. Плюс почти решенный вопрос с продажей романа в Европу... а я человек жадный... вернее, бедный. Впрочем, это одно и то же.
С каждой купленной вами книжки в мой карман капает копеечка. Разумеется, не в буквальном значении слова «копеечка».
Если эти строки вы читаете, стоя в книжном магазине, – большая просьба: дойдите до кассы и купите роман.
В конце концов, если он вам не понравится, найдите меня, мы потратим вырученные деньги вместе.
На пару пива нам хватит, а если нет – я поговорю со своим издателем и он напечатает еще какую-нибудь мою старую книгу.
Илья Стогоff, ноябрь 2001
Камикадзе
Все ходили грязные, Оттого сделались похожие, А под дождем оказались разными, Большинство – чистые, хорошие...
Александр Башлачев
Объективная реальность – это бред, вызванный недостатком алкоголя в крови.
Народная мудрость
23 сентября. Около полудня
Дверь обменника хлопнула, и оттуда вышли сразу несколько человек.
Даниил прищурился и пересчитал: четверо.
Если до этого он нигде не сбился, значит, внутри не осталось никого, кроме охранника и молоденькой кассирши.
Он выкинул недокуренную сигарету. Руки дрожали.
С того места, где сидел Даниил, ему были видны лишь небольшой кусочек дома с дверью и два кота неподалеку. Коты сосредоточенно и молча делали секс.
Люди, проходившие мимо Даниила, тоже были сосредоточенны и молчаливы. Широкоскулые лица. Плохая, нечистая кожа. Потерявшая определенный цвет одежда.
Над дверью обменника висела табличка: «Банк Дорпетинвест. Обмен валюты». Закопченные кирпичные стены... годами не вывозившийся мусор... чуть дальше, за обменником, улица превращается в пустырь.
На пустыре раскуроченной банкой лежал сожженный троллейбус. Ни единого дерева, ни намека на траву. Грязный асфальт, серый бетон, зияющие пустоты расписанных пульверизатором подворотен...
Как вам место для пункта обмена валюты?
Последние сорок минут Даниил сидел и по головам считал посетителей обменника. Вошло трое, вышел один... Вошла девушка, двое мужчин вышло... Пауза – еще один вышел... Вошло двое, никто не вышел...
Остальные члены группы остались в машине. Им было тепло. Они слушали радио...
В кармане дурацкой, на пару размеров больше, чем нужно, куртки у него лежала запасная обойма и сигареты. В эти бесформенные куртки им, перед выходом, велел нарядиться Густав.
Он сказал, что в том виде, как они обычно ходят по улицам, идти на акцию – значит не прогулять на свободе и суток. Вчера он принес в их квартиру ворох этого тряпья и с утра напомнил, чтобы они не забыли переодеться.
Они не забыли.
За последние пять минут в дверь обменника зашли три человека – девушка и двое мужчин. А вышли двое – здоровенный парень, проторчавший внутри минут пятнадцать, и средних лет мужчина. И вот теперь вышли сразу четыре человека. Значит, внутри не осталось никого.
Даниил поднялся со скамейки и условным жестом поправил вязаную шапочку.
Улица была пуста. Припаркованный в стороне «Москвич» мигнул фарами. Из него выбрался Гребень. Тоже одетый в нелепую куртку.
Гребень хлопнул дверцей, перешел дорогу и направился к обменнику. Машина начала разворачиваться. Еще раз – по возможности незаметно, но без особых шпионских ужимок – оглядевшись по сторонам, Даниил зашагал к дверям.
Заткнутый за ремень «ТТ» больно врезался ниже ребер.
Этот обменник они выбрали больше двух недель тому назад. Из всех, что они присмотрели, этот был самым удобным. Пустынная улица в новостройках. Ближайшее отделение милиции в двадцати минутах езды. А вот выручка – приличная.
«Один из семи смертных грехов городского партизана – это неподготовленность, – сказал им Густав. – Подверженный этому греху думает, что враг глуп, и считает, будто экспроприация – это просто. А в результате он проваливает операцию, которая важна для нашего дела. Вы понимаете, о чем я?»
Они ответили «понимаем» и принялись готовиться к тому, что должно было произойти сегодня.
Сперва, несколько дней подряд, все четверо членов Боевой группы – Даниил, Лора, Гребень и Артем, – меняясь каждые два часа, наблюдали за обменником. Через несколько дней им было известно, во сколько приезжают инкассаторы и сколько их, инкассаторов. Когда в банке наплыв народа и когда там никого нет.
Они знали даже, что дежуривший день через два толстомордый охранник вечерами провожает симпатичную кассиршу до дому.
Решив, что информации достаточно, они перешли ко второй фазе. Вчера вечером, уехав на другой конец города, Лора и Гребень угнали каждый по автомобилю, которые затем в темпе и не особенно заботясь о правдоподобности перекрасили и перегнали поближе к обменнику.
Густав лично осмотрел их оружие, приказал всем хорошенько выспаться и добираться до места поодиночке.
– Дальше действуете сами. Все все помнят?
Они все помнили.
Перед самой дверью Даниил надвинул вязаную шапочку на глаза. Посетителей внутри не было. В углу на старом стуле развалясь сидел охранник. Тот самый, что вечерами провожал до дому кассиршу.
Два дня назад, чтобы осмотреться на месте, Даниил, в обнимку с Лорой, заходил сюда поменять $20. В тот раз охранник сидел точно так же – привалясь всей спиной к спинке стула. Жирные ноги широко расставлены. Рука – лениво на кобуре.
«С этим проблем не будет. Ведь правда?» – сказала тогда Лора.
Гребень, похожий в своей куртке на мелкого жулика, уже пристроился возле окошка кассирши. Он как-то сосредоточенно рылся в бумажнике. То ли документы не мог найти... то ли так и не решил, сколько денег хочет поменять.
В помещении было душно. Дверь в бронированную кабинку кассирши была приоткрыта. Краем глаза Даниил видел, как Гребень передвигает ногу в сторону дверной щели.
Сейчас... вот сейчас... сейчас Лора вырубит им сигнализацию, и в дверях появится Артем... Даниил скользил ничего не видящими глазами по строчкам обменной таблицы. Зеленые цифры скакали в глазах, как взбесившиеся пони. Внутри, ниже диафрагмы, у него не было больше ничего... только мерзкая, парящая пустота.
(го-спо-ди!)
Он чувствовал, что не может даже нормально вздохнуть. Потом – у-у-у-пуххх... – хлопнула дверь.
Еще до того, как она успела закрыться за спиной Артема, тело Даниила почти против его воли пришло в движение. Левая рука – вокруг шеи охранника. Правая – рывком внутрь куртки за пистолетом. Губы уже шипели сотню раз отрепетированную фразу насчет того, что, если парень вздумает шевельнуться, – он труп.
Чтобы охранник не сомневался, Даниил громко передернул затвор.
– Руки!.. Руки, с-с-сука, на колени положил!.. Чтобы я видел!.. Теперь на пол... Медленно. Рыпнешься – пиздец тебе...
Охранник медленно, всей тушей, сполз на пол и лег лицом вниз. Даниил поставил колено ему на спину и потянул на себя воротник форменной рубахи. Второй рукой он вдавил дуло чуть ниже уха.
– Лежишь?! Блядь! Я не слышу – лежишь?!
Задохнувшийся охранник мотнул головой. Типа – да, лежу. Даниил расстегнул его кобуру и переложил пистолет к себе в карман куртки.
(оружие городской партизан добывает себе сам. много этого оружия не бывает никогда.)
Только после этого Даниил оторвался от охранника и поднял глаза.
Артем перекрывал вход и низко, у самого брючного ремня, двумя руками держал автомат. Расплющенному, задохнувшемуся под коленом Даниила охраннику автомат был виден. Он даже не пытался шевелиться.
Нависая над девицей-кассиром, Гребень орал:
– Ключи от кассы!.. Быстро!
Девица молча и внимательно смотрела ему в глаза.
– Оглохла, сучка?! Ключи, я сказал!
Девица продолжала молчать. Глаза ее открывались все шире... и шире... и шире... потом это стало казаться почти нереальным.
Гребень коротко, без замаха, ударил ее по лицу. Девица, мелькнув на мгновение белым в разрезе юбки, с грохотом повалилась со стула. В бронированной кабинке было тесно. Гребень за волосы выволок ее на середину зала.
Коленом, упертым в спину охранника, Даниил почувствовал, как тот напрягся. Даниил еще сильнее потянул на себя ворот его рубахи... еще на сантиметр вдавил пистолет ему в загривок.
Гребень держал девицу за волосы. Дуло его пистолета упиралось ей чуть левее носа.
– Считаю до трех, и твои мозги забрызгают все стены.
С ноги девицы свалилась туфля. Даниил видел, что на большом пальце ноги у нее порваны колготки. Она запрокинула голову, стараясь как можно дальше отодвинуться от дула пистолета. Челюсть и руки дрожали,
– Раз... Два... что ты там пищишь, а?!
– Н-н-э-э... Н-нэ-э... Он-на н-не зак-к-крыт-та...
– Кто не закрыта? Я не слышу! Кто, блядь, не закрыта, а?
– К-к-касса... Н-н-не зак-крыта...
Гребень выпустил ее волосы. Не ожидавшая этого девица гулко ударилась головой об пол. Гребень переложил «стечкин» в левую руку, вытащил из кармана большую сумку из нервущейся ткани и нырнул в кабинку.
Из-за тяжелой двери его не было видно. Время тянулось мучительно. Даниил скрипел зубами и чувствовал, что непроизвольно все глубже вдавливает дуло пистолета в беззащитную шею охранника.
Потом он подумал, что вот ведь она, сила тренировки: что бы ни происходило, никто из группы так и не назвал друг друга по имени. Похоже, Густав вбил в них это правило до уровня рефлекса.
Больше он не успел подумать ничего.
С улицы послышался звук... бибикнула машина. Все замерли. Даниил вопросительно посмотрел на Артема. Тот закатил глаза и прислушался.
Сигнал повторился: длинный гудок и два коротких.
– Это нам?
– Твою мать!
– Ну? Что там?
– Ч-черт!
– К нам?
– Похоже на то...
– Б-блядь! Много?
– Тетка... Вроде одна...
Даниил рванул на себя ворот рубашки охранника и заставил его подняться на колени. Наклонившись к самому лицу, он внятно проговорил:
– Не вздумай шевелиться. Застрелю, на хуй!
Парень был на грани обморока. Он даже не пытался шевелиться. Даниил слегка отпустил воротник. Парень судорожно втянул в себя воздух.
Даниил видел, как на лице у него выступают капли тяжелого пота... сотни, тысячи капель.
Повисшая тишина давила на уши. Артем, не шевелясь, смотрел, что происходит снаружи. Автомат он перекинул себе на плечо. Правой рукой он подал знак, чтобы никто не вздумал шуметь.
– Точно! К нам! Заткнитесь все...
Гребень за волосы оттащил кассиршу с середины зала. Она страдальчески скривила лицо. Словно насекомое, быстро-быстро заперебирала ногами.
Гребень что-то шептал ей на ухо и придавливал голову к стене. Дуло пистолета он держал прямо у ее виска.
За дверью послышались шаги. Даниил глотнул воздуха и почувствовал, что в животе опять муторно заворочалось. Неужели он действительно все это делает? Неужели все это действительно происходит?
(нас всех поймают... нас поймают... иначе это никогда не кончится...)
Артем густым басом проговорил:
– Закрыт обменник, мамаша. Не работаем мы сегодня. Нет, не работаем...
Тетка за дверью что-то у него спросила. Артем ответил, что кончились рубли.
– Нет. Нет, мамаша, не знаю, когда будут...
Щель в дверях он оставил совсем маленькую и целиком загораживал ее спиной. Даниил слышал прерывистое дыхание Гребня.
– Ага... ага... заходите еще. Завтра? Ну, может, и завтра...
И тут он совершил ошибку. Вместо того чтобы сперва закрыть дверь, Артем, не утерпев, бросил быстрый взгляд внутрь... а тетка, решив спросить что-то еще, сунула голову прямо в щель... в просвет между краем двери и плечом Артема. Даниил отчетливо увидел ее лицо... одутловатое лицо немолодой, помятой женщины... и на этом лице он прочел сперва хмурую озабоченность... потом непонимание... потом от вида парней с пистолетами, прикрывающимися как щитами охранником и кассиршей, у тетки отвалилась челюсть и округлились глаза.
– Бери ее! – срываясь, крикнул Гребень, и Артем, вытянув руки вперед, бросился на тетку.
Она отшатнулась. Артем успел схватить ее за серый плащ и потащил внутрь. Теткина сумочка упала, тетка хваталась за косяк... но Артем был выше ее на голову и вдвое шире в плечах.
Он еще раз рванул ее на себя, и, перелетев через порог, тетка рухнула на пол.
Теперь орали уже все. Тетка протягивала руки в сторону двери. Артем матерно рычал. Кассирша, выпав из реальности, на грани ультразвука голосила.
– Заткни ей пасть! Быстрее!
Спустя еще секунду:
– Мочи ее!
Носком тяжелого ботинка Артем, не целясь, пнул женщину в грудь и сдернул автомат с плеча. У женщины было некрасивое старое лицо... и некрасивые старые руки... этими руками она пыталась закрыться от пуль, вылетевших из автомата Артема.
Дуло вздрогнуло всего несколько раз. Больше четырех одиночных выстрелов позволить он себе не мог.
(мы не власть. не армия и не менты. городской партизан сам добывает себе боеприпасы. и добывать их приходится большим потом и кровью.)
Тело женщины дернулось, съехало со ступенек, и больше она не шевелилась.
Даниил прекрасно понимал, что это означало. Теперь они должны будут убить их всех. Гребень, отвернув лицо, чтобы не видеть, два раза выстрелил кассирше в голову. На стену брызнуло.
Артем, стоя в дверях, орал:
– Уходим! Быстро, быстро уходим!
Ногой он придерживал дверь и, скалясь, будто у него свело лицо, смотрел на Даниила. Гребень уже бежал к выходу, на ходу заталкивая за пазуху сумку с деньгами.
– Ну же! Ноги! Ноги!
Перед глазами у Даниила плыли красные пятна. Он чувствовал ядовитый запах собственного пота.
Он должен был выстрелить. Просто напрячь указательный палец правой руки... и сделать шаг в сторону... чтобы не испачкаться кровью... больше ничего.
Он должен был выстрелить. Но он не выстрелил.
– Писатель!.. Твою мать!.. Кончай его!..
Он все еще стоял и держал свой пистолет возле головы парня. Левой рукой он все еще душил охранника воротником. Тот даже не пытался пошевелиться.
Артем в последний раз крикнул: «Ну?!»
Даниил смотрел Артему в глаза. Он знал, что сейчас произойдет. Он вообще удивительно четко и ясно все понимал. Он чувствовал горячую мокрую кожу охранника под своей рукой. Тетка хотя бы пыталась защититься от выстрелов руками. Парень же просто стоял на коленях... и дышал.
«О\'кей...» – произнес Артем. Большим пальцем он сдвинул рычажок с отметки «одиночный выстрел» на «стрельбу очередью».
Звякнув о стену, гильзы градом посыпались на пол. В воздухе поплыл кислый запах пороха. Только спустя секунду
(секунду?)
от рук до головы Даниила дошло ощущение того, какими тупыми толчками входят пули в упругое... жаркое тело охранника.
Три... шесть... восемь пуль... потом он перестал считать.
Артем все еще стоял в дверях. Он словно застыл в странном танцевальном па. Охранник, взбрыкнув ногами и дернув рукой, начал заваливаться. Прямо на Даниила.
Даниил все так же ясно понимал, что происходит вокруг него, вот только сделать хоть малейшее движение... хотя бы шагнуть в сторону, хотя бы снять руку с шеи парня он был не в состоянии. Его ладонь все еще была засунута за воротник охранника.
Когда тот навалился на него всей тяжестью своего мертвого... совсем мертвого тела, на ногах Даниил не удержался и рухнул на пол вместе с ним.
Лежа на полу, он полной грудью вдохнул запах крови. Омерзительный запах крови уже умершего человека.
Машину вела Лора. Лицо у нее было равнодушное. Рывок переключения передач, резкий поворот руля. В окне мелькали обшарпанные стены домов. Через двадцать минут их «москвич» стоял в пустом и тесном дворе.
Куртки они побросали в багажник. Гребень щелкнул зажигалкой. Дальше они ехали уже в другой машине. Еще через час, все вчетвером, они сидели на скамейке в скверике на другом конце города и прикуривали одну сигарету от другой.
Говорить не хотелось. Вам бы хотелось?
Потом Гребень сказал:
– Пивка бы сейчас.
Голос у него был усталый. Даниил курил и иногда смотрел на коричневую грязь у себя под ногтями... так себе... просто странного цвета грязь.
– Не нахлобучивайся, Писатель.
Даниил запрокинул голову. Взглянул на пустые, серые и скучные небеса.
– Не переживай. С каждым бывает. Со мной тоже.
Даниил молчал.
– Деньги у нас... Может быть, теперь все получится... Как сказать-то? Типа того, что дело того стоило.
И тогда Даниил поднялся со скамейки, отошел чуть в сторону, и его начало рвать прямо на пожухлую осеннюю траву.
За год до этого. Весна-осень
«Всякий раз, когда я надеваю маску-пассамонтану, я ощущаю жар пролетарского сообщества. Результат меня не волнует, возможный риск не тревожит.
Всякий акт разрушения и саботажа отзывается во мне как голос классовой общности. Я ощущаю лихорадочное возбуждение, как если бы ожидал встречи с любовницей!»
Это слова идеолога левого радикализма Тони Негри.
Неизвестно, испытывал ли такое «лихорадочное возбуждение» один из боевиков «Красных бригад», профессор литературы Энрико Фенци, когда принимал участие в нападении на банкира Карло Кастеллано.
Фенци страстно желал всадить в него несколько пуль, и именно из-за этого акцию пришлось несколько раз переносить: Энрико постоянно простужался, температурил и не мог выйти из дому.
Когда налет все-таки состоялся, профессор прострелил Кастеллано коленные чашечки («Пусть хромает так же, как эта буржуазная власть!»), и тот потом долго лечился в Советском Союзе, в клинике Елизарова.
Банкиру не помогло ничто, он на всю жизнь остался калекой. А профессор на следующий после покушения день с азартом рассказывал студентам о гомосексуальных мотивах в поэзии Пьера Паоло Пазолини...
С этого все и началось. Мазефака! С этих нескольких абзацев его собственной книги. Он помнил каждое слово на той странице.
Свою первую в жизни книгу Даниил писал быстро и легко. По три больших главы в неделю. Почти без черновиков.
Это было самое начало лета, которое в том году выдалось ранним и жарким. На Марсовом поле отцветала сирень. Каждое утро он просыпался от слепящего сквозь окно солнца, чувствовал запах плавящегося асфальта, целовал золотые волосы Полины...
Потом она уходила на работу. Он залезал в душ, включал радио, садился за компьютер и выпивал несколько чашек горячего кофе. Очень пахучего. А затем несколько часов не отрываясь писал.
Так хорошо ему не было еще никогда.
Сперва Даниилу казалось, что пишет он научное исследование. Абсолютно серьезное – со ссылками на источники и библиографией на четырех языках. Немного странно выглядела тема («Левый терроризм 1970-х годов. История и современность»), но это была уже головная боль рецензента.
А получилось, что написал он чисто бестселлер. Палп-фикшн с красными, словно туфли у шлюх, знаменами... с кучей динамита, наркотиков и кровавых преступлений.
Тираж разошелся за пять недель. Взмокший издатель оборвал телефон, зазывая Даниила продлить контракт.
На такой поворот Даниил не рассчитывал. Кому, думал он, могут быть интересны все эти итальянские «Красные бригады», немецкие «R.A.F.», французские «Аксьон директ» и прочая публика, давно обосновавшаяся на тюремных нарах половины стран Европы?
Но раз так вышло, отказываться от увеличившегося почти в четыре раза гонорара не стал. После допечатки первого тиража денег ему выплатили столько, что хватило почти на три месяца. Плюс осталось немного, чтобы покатать Полину на белом пароходике по Средиземному морю.
Полина... Девушка, лучше которой никогда не будет в его жизни.
Впрочем, ладно.
Собирая материалы для книги, он беседовал с людьми... с разными людьми. В том числе с такими, с кем мало кому до него удавалось побеседовать. Чем собеседники занимаются сегодня, его не интересовало. Ему была важна психология человека, берущего в руки пакет с динамитом.
Как житель скучных мегаполисов конца XX века, спрашивал он, может сознательно поставить себя вне общества? Что движет парнями, которые с головой окунаются в кровь и грязь классовой войны?
И ладно бы хотелось парням денег... или, например, славы... это было бы понятно. Так нет – взорвав пару вокзалов и ограбив несколько банков, гибнут боевики безвестными и в нищете. И ради чего? Ради фраз, относиться к которым серьезно Даниил, как ни старался, не мог.
Схема была проста. Он звонил, представлялся, просил о встрече, объяснял зачем. Функционеры чумазых партий и крошечных политических движений передавали друг другу слухи о парне, пишущем книгу про радикалов. Через некоторое время звонить стали уже ему.
Таких партий в городе имелось больше дюжины. В каждой обязательно находился хоть один желающий попасть на страницы книги о суровых воинах революции. Даниил никому не отказывал, встречался со всеми, с кем было можно.
Писалось ему легко. Он боялся отвлечься, не задумывался над тем, во что это выльется. Вылилось в то, что через пару недель после запуска дополнительного тиража ему позвонили.
Дело было в конце июля.
Звонок раздался рано. Что-то около одиннадцати утра. Предварительно уточнив, он ли тот самый писатель Даниил Сорокин, автор той самой знаменитой книги о террористах, мелодичный женский голос поинтересовался, не желает ли уважаемый писатель встретиться со специалистами из организации, ведающей у нас в стране антитеррористической деятельностью?
Накануне вечером они с Полиной ходили в недавно обнаруженный ими ирландский кабачок. Очень симпатичный. Слушали «Cranberries», пили «Гиннес», пахнущий черным кофе... часам к двум ночи перешли с пива на виски.
Теперь он стоял босиком и в одних трусах на кухне, прижимал ко лбу прохладный стакан с водой и не мог понять, чего от него хотят. Зато когда понял, даже обрадовался.
Встретиться Даниил, разумеется, согласился. На следующее утро он отправился в громадное серое здание на Литейном. Разговор получился не совсем таким, как он его представлял... совсем не таким.
Мужчина, сидевший в большом и хорошо обставленном кабинете с видом на Захарьевскую, улыбался во всю ширину мужественного рта и говорил негромким, хорошо поставленным голосом.
Он представился майором Тыр-пыр-восемь-дыр и усадил Даниила в мягкое кресло. Вроде бы они собирались говорить о его, Майора, трудовых буднях... а то, что разговор съехал на личности тех, с кем Даниил общался, собирая материал для книги, произошло само... как-то само собой.
Знает ли господин писатель, что при нынешнем, чего скрывать, весьма сложном положении дел в стране, возникновение у нас собственных преступных группировок, вроде печально известных «Красных бригад», перспектива вовсе не фантастическая? А знает ли он о том, что половина из тех, чьи интервью помещены в его книге (книге, кстати, очень интересной, захватывающей), являются социально опасными элементами и с часу на час будут выписаны ордера на их аресты? Книга у вас получилась замечательная, персонажей для нее вы подобрали с большим мастерством. Поверьте, я искренне рад вашей творческой удаче. Вам удалось то, что никому не удавалось до вас. Вы обнажили самое нутро такого мерзкого явления нашей жизни, как терроризм. И, я думаю, вы со мной согласитесь – останавливаться не следует. С этими социально опасными элементами должно быть покончено. Мы ведь, по большому счету, Даниил Владимирович, делаем с вами одно дело. Вы со своей стороны, мы – со своей.
Ну и так далее.
Организацию, которую представлял собеседник, интересовало политическое движение «Прямое действие».
– Вы ведь некоторых людей знаете там лично?
– Знаю.
– В Петербурге у «Прямого действия» большая структура?
– В Петербурге? Не очень большая. Я писал об этом в книге. Секрета из этого они не делают.
– Не очень большая?
– Внутри «Действия» есть несколько отделов. Кто-то занимается пропагандой, кто-то устраивает митинги, кто-то ведет работу среди рабочих... или среди студентов. Еще в «Прямом действии» есть законспирированное крыло, которое они называют «Боевой группой».
– Да?
– Террор – это работа именно Боевой группы. Это самостоятельная структура, действующая независимо от остального движения. Чтобы не подставлять легальные отделы «Действия», члены Группы постоянно подчеркивают, что их работа абсолютно автономна. Бюро определяет объекты террора, иногда помогает деньгами, публикует в партийной прессе сообщения о терактах. Остальное – целиком на усмотрении руководства группы.
– То, что эти люди сами пошли с вами на контакт, это удача. До сих пор никому из наших людей это не удавалось.
– Да?
– А вот вам удалось.
Майор внимательно посмотрел на Даниила. Даниил внимательно посмотрел на Майора.
– Вы замечательно в этом разбираетесь! Может, и нам поможете разобраться?
– Не знаю... а я смогу?
В течение следующего получаса Даниил сидел и слушал, как затянутый в безликие пиджак и галстук Майор предлагает ему, модному писателю Даниилу Сорокину, карьеру секретного агента.
– Я не предлагаю дать ответ сразу. Подумайте, взвесьте «за» и «против». Мы вас не торопим. Когда вы будете думать над моим предложением, не забудьте и о том, что эта работа обязательно будет оплачена.
– Оплачена?
– Почему нет? Я, конечно, понимаю, что основным мотивом для людей, соглашающихся работать с нами, является не стремление к материальным благам, а желание принести пользу стране... обществу... однако, раз мы об этом заговорили, хочу сказать, что работу своих сотрудников мы оплачиваем высоко.
– «Высоко»? Это как?
– «Высоко» – это «не низко». Вам с вашей рыженькой девушкой хватит, чтобы купить домик где-нибудь на теплых островах и несколько лет даже не думать о том, чем зарабатывать на хлеб.
Упоминание о «рыженькой девушке» удивило Даниила. На размер вознаграждения он поначалу не обратил внимания. Откуда они знают о Полине?
Вечером они сидели с Полиной в «Mad Dog». Она пила баккарди с грейпфрутовым соком. Он пил пиво «Миллер». Знаете? Пробку с бутылки там нужно сковыривать не открывашкой, а прямо пальцами.
Он рассказывал ей об утреннем разговоре.
– Интересно, они действительно могут заплатить тебе СТОЛЬКО денег?
– О чем ты думаешь, поганка?
– Было бы здорово уехать из этого мерзкого города...
Он не знал, что ответить. Он просто пожал плечами. С прогулки по Средиземному морю они вернулись всего десять дней назад. У Полины до сих пор была загорелая кожа. Ее добела выгоревшие волосы еще не успели снова потемнеть.
Загорелые девушки... что еще вставляет мужчин так, как их вставляют загорелые девушки?.. белая полоска на том месте, где должны быть трусы... а еще лучше – отсутствие белой полоски... и твои руки на коричневой коже... не только руки.
В кафе играли «The Cure». Какой-то их допотопный альбом. Даниил смотрел в вырез ее платья. Меньше всего он в тот момент думал о том, сколько отечественные спецслужбы могут заплатить ему за работу. Когда пришло время давать собеседнику из здания на Литейном ответ, он просто согласился.
Майор пожал ему руку. У него были серые глаза и крепкое рукопожатие. Потом Даниил вышел из гранитного подъезда. Он подумал, что вот и стал он почти таким же, как герой его собственной книги, профессор литературы Энрико Фенци, вечерами откладывавший в сторону томик стихов и бравший в руки пистолет...
На самом деле момент для зигзага судьбы был подходящим. Во-первых, деньги, полученные за книгу, подходили к концу. А ежевечерне трескать миног в модных клубах и, не задумываясь, угощать Полину любимыми сортами джина оказалось приятно. Еще полгода назад о такой жизни он не мог и мечтать. Но ведь к хорошему привыкаешь быстро, не правда ли?
А во-вторых... С момента выхода его первой книги прошло достаточно времени, чтобы задуматься: а что дальше? В модного писателя он превратился быстро. Теперь, по доходившим слухам, читающая публика с нетерпением ожидала, чем на этот раз порадует ее Даниил Сорокин.
Чем в таких случаях положено радовать публику, он не представлял. Так что предложение спецслужбистов подвернулось кстати. Он уже видел, как из типографии приходит его ВТОРАЯ книга. Такая же модная... еще более модная, чем первая. На этот раз написанная совершенно с другой точки зрения.
«Как я был секретным агентом». Чем не находка?
Сперва новый род занятий ему даже нравился. Он ходил на собрания «Прямого действия», слушал «Dead Kennedys» и Тома Уэйтса, принимал участие в митингах и пикетах, пытался выйти на членов Боевой группы.
Вечерами он рассказывал Полине о том, чем занимался днем. Она, блестя зубами, смеялась. Он пихал ее локтем, гневно сдвигал брови: «Шпионов не уважаешь?» – а потом смеялся над этими историями вместе с ней, и иногда они обнаруживали себя уже в постели, и тогда...
Впрочем, не об этом речь.
О новых знакомых Даниил аккуратно сообщал Майору. Большого интереса к ним тот не проявлял. Майор хотел от Даниила не сведений о том, где и когда состоится очередной пикет. Ему нужна была голова руководителя Боевой группы. Человека по имени Густав.
Ни настоящая фамилия, ни приметы данного персонажа известны Майору не были. Зато известно ему было, что боевики «Прямого действия» были собраны вместе и вооружены именно Густавом. Что он направлял их удары – всегда точные и неожиданные. Что без него Боевая группа не просуществовала бы и дня.
«Хорошо бы навести справки об этом Густаве у ваших новых знакомых», – сказал он как-то, а Даниил подумал, что если ему действительно удастся выйти на самого руководителя Боевой группы, то книга, которую он об этом напишет, станет не просто бестселлером, а абсолютным хитом десятилетия.
В конце октября Даниил вместе с несколькими новыми товарищами собрался посетить «Dostoevsky-Club». В тот вечер там выступала группа с названием... точно не помню, но похоже на «Смерть бразильца».
К открытию они опоздали. Едва не грохнувшись несколько раз в темноте, Даниил отыскал свободный столик, и они уселись. Группа оказалась так себе, и все приналегли на алкоголь.
Минут через двадцать стало понятно, что группа не в состоянии извлечь из гитар ничего, кроме тоскливого скрежета.
– Может, еще куда пойдем?
Пойти решено было в «Бронкс». Длинноволосый парень с плохими зубами, по кличке Брюква, уверял, что в «Бронксе» сегодня конкурс любительского стриптиза: «Любительский – это значит, что раздеваться будут простые тетки из зала».
Из «Dostoevsky» до «Бронкса» идти было минут пятнадцать. Они решили прогуляться пешком.
– Я, между прочим, еще когда на первом курсе учился, разработал целую классификацию поп...
– Классификацию чего?
– Поп. Женских задниц.
– И как ты... в смысле классифицировал?
– Это ведь только кажется, что они все одинаковые, а если присмотреться... Одно дело – это, скажем, «попа-груша». И совсем другое – «попа-слива». Ты понимаешь? Это совершенно различные виды поп! А еще есть большая группа «попа-гладильная доска», но такие попы я не люблю.
Стриптиз в «Бронксе» оказался ничуть не забавнее «достоевского» панк-рока. На сцену из зала тоскливой вереницей выбирались крепконогие и широколицые претендентки.
Некоторые снимали бюстгальтеры. Снять трусы не отважился никто.
Брюква сказал, что от черного кружевного белья его всегда тошнило. Они перебрались в один из боковых зальчиков.
Проектируя заведение, хозяева «Бронкса» имели в виду что-то брутально-кинематографическое. Со множеством металлических деталей, кирпичными стенами и полуголыми официантками.
Затея не удалась. Из модного клуба «Бронкс» быстро превратился в пивнушку. Зато алкоголь в «Бронксе» был недорогим – меньше $0,5 за кружку. Уже через полчаса один из партийцев отправился в комнату, где переодевались стриптизерки, с целью объяснить им насчет теории сексуальной революции Вильгельма Райха.