Не клюнул. Молодец, Аврелий! Сейчас закину новую наживку.

— Что вам до них? Не все ль равно, что думает горстка недовольных себялюбцев?

— Хотел бы я так легко от них отмахнуться! По правде говоря, Мерлин, мне нужны все недовольные себялюбцы до одного. Им решать: я или Хенгист. — Он внезапно широко улыбнулся. — Мой зад на троне или кровавого сакса. Хотелось бы верить, что бритты предпочтут мой.

— Мой король, у вас превосходный зад, — с притворной серьезностью подтвердил я. — Много лучше любого саксонского.

Мы оба расхохотались и подняли кубки. Пеллеас и Утер вытаращили глаза.

— Господин мой брат, — вмешался Утер, не в силах больше сдерживаться, — ты впервые видишь этого человека и уже поверяешь ему свои заботы.

— Впервые? Нет, Утер. Мне кажется, мы знакомы давным-давно. К тому же мы испытывали друг друга с тех пор, как Мерлин вошел в шатер. — Аврелий снова повернулся ко мне. — Я доверяю тебе, Мерлин Амброзий. Ты будешь моим советником… — (При этих словах Утер громко фыркнул и неодобрительно тряхнул рыжими кудрями). — Он будет моим советником, Утер! Мне нужен мудрый помощник, и не скажу, что от охотников нет отбоя.

Утер успокоился, но Аврелий, наоборот, разгорячился.

— Да, и еще двадцать человек ушли сегодня утром — прямо из дозора. Мои соратники бросают меня, Мерлин. Я избавил их от Вортигерна, и теперь они обратились против меня.

— Сколько воинов осталось?

— Двести здесь, еще пятьсот следуют на расстоянии дневного перехода.

— Семьсот человек — не так много против Хенгиста.

— Да, — горько согласился Аврелий. — Причем половина из них — люди Хоеля, и скоро должны вернуться в Арморику.

— Это хуже, чем я думал, — произнес я.

Аврелий залпом допил мед и мрачно уставился в стол. Утер обречено заходил по шатру. Как же легко меняются настроения у молодых!

— Хотя не так плохо, как могло бы, — начал я. — У меня есть друзья на западе и на севере. Думаю, можно считать их вашими сторонниками.

— Север! — Аврелий стукнул ладонями по столу. — Клянусь жизнью, Мерлин, если север станет на мою сторону, юг и срединные земли последуют за ним.

— Запад — вот где главная мощь, Аврелий. Так было всегда. Римляне этого не понимали, потому и не смогли до конца завоевать наш остров.

— Запад? — презрительно фыркнул Утер. — Скотокрады и торговцы зерном!

— Так считали римляне, — отвечал я, — и где теперь их Рим?

Он наградил меня убийственным взглядом, но я продолжал:

— Поезжайте в Гвинедд или Дивед и убедитесь сами — кимры по-прежнему здесь. Здесь правят те, чей род насчитывает пятьсот, тысячу лет! И они сильны, как прежде, быть может, сильнее, чем при римлянах, ибо не должны платить подати и отдавать своих юношей на военную службу. Скотокрады и торговцы зерном! Силу королю дает не только оружие, но и зерно, и скот. Тот король, который это усвоит, станет Верховным.

— Золотые слова, Мерлин! Золотые слова. — Аврелий снова стукнул по столу. — Что ты предлагаешь? Едем сперва на запад? Или на север?

— На запад…

— Так едем скорей. Сегодня же! — Аврелий вскочил, словно хотел тотчас выбежать из палатки и запрыгнуть в седло.

Я тоже встал, но неторопливо, и покачал головой.

— Я поеду один.

— Но…

— Думаю, так будет лучше. Я давно там не бывал, так что стоит все посмотреть самому, прежде чем заявляться с войском. Дозвольте мне расположить их к вам, прежде чем вы станете с ними договариваться.

— А нам что делать, пока ты будешь играть в вершителя судеб? — спросил Утер, словно по лицу меня хлестнул.

— Вершить судьбы — и есть моя игра, Утер, мальчик, — прорычал я. — Не обольщайся. Вы одержали великую победу, да — над обессиленным стариком, которого бросили соратники. — Утер набычился и смотрел так, словно хотел испепелить меня взглядом, однако я безжалостно продолжал: — Ни ты, ни твой брат не продержитесь до конца лета, если я не свершу вашу судьбу. Так-то!

— У нас что, нет выбора? — всхлипнул он.

— Конечно, у вас есть выбор. Можете слушать меня и делать, что я скажу, а можете вырыть себе могилку при дороге и размазывать по лицу грязь или бежать в Арморику и до конца своей жалкой жизни оставаться в нахлебниках у Хоеля.

Я сказал им все напрямик, но они выслушали правду, как взрослые мужчины. Им не по сердцу было слушать, но они не завопили, словно испорченные дети. Если б они завопили, я уехал бы из их стана и больше не возвращался.

Итак, начало было положено. Ясный ум Аврелия возобладал над вспыльчивостью Утера, и я стал советником Верховного короля. Точнее сказать, будущего Верховного короля, ибо нам предстояло немало поработать, чтобы утвердить его на троне.

В тот же вечер мы с Пеллеасом тронулись в Дивед, прихватив с собой лишь несколько золотых браслетов, которые Аврелий велел дарить по моему усмотрению. Разумеется, вежливый жест никогда не повредит, но я знал, что хитрых кимров не купить дорогими подарками. Они захотят знать, кто этот новоиспеченный король и каков он собой. Позже они захотят увидеть его воочию. Все в свое время, но я хотел приготовить ему дорогу.

При первом взгляде на места, где я так много прожил, к горлу подступил ком, к глазам — слезы. Мы остановились чуть в стороне от старой дороги на Дэву, на перевале, с которого открывался вид на холмистую местность. Ветер перебирал траву, ерошил молодой вереск, и высокие холмы напомнили мне о более радостных временах — когда я, только-только став королем, объезжал их с гордой дружиной, стараясь всемерно укрепить эти земли.

Тогда мы с опаской смотрели на море. Теперь захватчики утвердились на нашем собственном острове. Вортигерн подарил Хенгисту и его брату Хорсу земли вдоль юго-западного побережья, чтобы те их охраняли. Верно, у Лиса не было выбора: не опереди он подвластных королей, те сами объединились бы с Хенгистом — так велика была ненависть к узурпатору. Однако сделка вышла ему боком: Хенгист, получив палец, захотел откусить всю руку!

Еще немного поглядев вдаль, Пеллеас пустил лошадей вперед, и мы двинулись по длинной, извилистой долине, которая, петляя между холмами, в должный срок привела нас в Дивед. В ту ночь мы спали в роще у быстрого ручейка, а на закате следующего дня въехали в Маридун, который теперь звался Каер Мирддин.

В свете умирающего дня, алом, золотом и белом, как гаснущие уголья, город казался прежним, улицы — мощеными, стены — прочными. Однако это был лишь обман зрения. Пока мы медленно ехали по улицам, я видел бесчисленные провалы в стенах, выбоины в мостовых, покосившиеся строения. В развалинах гулко лаяли собаки и порой раздавался надрывный младенческий плач — но мы нигде никого не видели.

Пеллеас ехал вперед, не оглядываясь. Мне бы последовать его примеру, но я не мог удержаться. Что сталось с городом?

Маридун всегда был мелким ярмарочным городишком, и тем не менее здесь кипела жизнь. Похоже, эта жизнь ушла, и город превратился в обиталище бездомных собак и призрачных младенцев. Однако даже то, что я увидел в Маридуне, не приготовило меня к дальнейшему: к зрелищу места, где я родился, — виллы на холме. Казалось, проехав через город, я вернулся на несколько столетий назад. Вилла исчезла, на ее месте стоял большой бревенчатый дом, окруженный частоколом и глубокими рвами. На диком севере такие не редкость, но вот на юге их не видели уже поколений десять, если не больше. Ни дать ни взять — кельтское поселение тех времен, когда римляне еще не ступали на Остров Могущественного.

Пеллеас первым подъехал к воротам — их уже заперли на ночь, хотя небо на западе еще не догорело, — и крикнул, чтоб открывали. Мы приготовились ждать, однако бревенчатые створы быстро распахнулись, и мы оказались в тесном скоплении деревянных, крытых соломой избушек, обступивших высокий, на диво соразмерный тесовый дом. От огромной виллы, которая некогда украшала это место, не осталось и следа.

Во времена Талиесина здешними деметами и силурами правил Пендаран Гледдиврудд. Позже он разделил власть с Мелвисом и на короткое время со мной. Алый Меч, разумеется, давно скончался, и Мелвис, увы, тоже.

Время и потребности изменились. Разумеется, для нынешних обитателей укрепление на вершине холма было куда практичнее, однако мне было жаль виллы. Я поймал себя на мысли: «Интересно, что стало с церковкой в лесу, стоит ли она или, подобно вилле, сменилась храмом, где служат более древним богам?»

Пеллеас тронул меня за локоть:

— Они идут, господин.

Я повернулся и увидел, что из большого дома вышли люди. Впереди всех выступал осанистый муж с подвязанными на затылке жирными волосами и золотой гривной на шее. Явно сходство с Мелвисом бросалось в глаза, и я понял, что род Пендарана по-прежнему процветает.

— Приветствую вас, друзья! — воскликнул он благодушно, впрочем, не сводя с меня пристального взора. — Что вас сюда привело?

— Я ищу дом, который некогда знал, — отвечал я.

— Скоро стемнеет, будет поздно искать селение. Переночуйте у нас… — Взгляд его остановился на притороченной к седлу арфе, — а утром мы поможем найти место, которое вы ищете.

Ко мне обращался сам Теодриг — он унаследовал Мелвисово радушие. Однако я отвечал:

— По правде сказать, место, которое я искал, здесь.

Он подошел ближе и, положив руку на уздечку, вгляделся в мое лицо.

— Мы знакомы? Скажи, если так, потому что я не припомню тебя в этих стенах.

— Нет, ты не можешь меня помнить. Я жил здесь давным-давно, когда на месте крепости стояла вилла и Мелвис был королем.

Он изумленно вытаращил глаза:

— Мирддин?

По толпе пробежал взволнованный говорок. Один из юношей бегом бросился в дом, и через мгновение во двор высыпала целая толпа.

— Я Мирддин, — был мой тихий ответ. — И я вернулся, Теодриг.

— Добро пожаловать, господин. Соблаговолишь зайти и разделить мою трапезу?

— С превеликой радостью, — ответил я, слезая с седла.

Все толпа провожала нас с Пеллеасом в зал. Весть о моем прибытии разлетелась, словно искры по ветру, и шум вокруг нас усиливался. Просторный зал оказался набитым битком, все взволнованно гудели, так что Теодригу пришлось перекрикивать шум.

— Господин, ваш приезд застал нас врасплох. Если бы вы отправили своего человека предупредить нас, я бы устроил пир. А так… — Он обвел рукой зал.

Даже без праздничного убранства помещение выглядело далеко не бедным. С первого взгляда я понял, что деметы и силуры по-прежнему обладают большим богатством, а следовательно, и властью.

— Все так, как я и хотел. — От моего внимания не укрылось слово «предупредить», которое, несмотря на искреннее радушие, выдавало потаенную тревогу. Я мог бы успокоить Теодрига одним словом, но решил немного подождать, чтобы лучше разобраться в его характере.

Хозяин приказал принести кушанья и пиво в гостевой чаше — большой, серебряной, с двумя ручками. Ее подала мне миловидная молодая женщина с длинными черными косами.

— Это — Гованна, моя жена, — сказал Теодриг.

— Добро пожаловать, друг, — ласково промолвила Гованна. — Здоровья тебе и успеха твоему странствию.

Я взял у Гованны чашу, поднял за ручки и выпил. Пиво был прохладное, пенистое и прозрачное, пробуждающее аппетит.

— Сдается, пивоваренное искусство достигло новых высот с тех пор, как я держал подобную чашу, — заметил я. — Королевский напиток!

— Когда ты закончишь свои дела в наших краях, мы дадим тебе в дорогу бочонок, — отвечал Теодриг.

Он пытался выпытать, зачем я здесь, не задавая прямых вопросов, что было бы неучтиво. Я мог вообразить, какие мысли вертятся в его голове. Мирддин, бывший король и властитель этого края, мог вернуться только за одним — потребовать назад престол и земли. Выходит, он сам остается ни с чем? Он видел, что я без дружины, и гадал, что это может значить.

— Сердечно благодарю, — сказал я, ставя чашу на стол.

В этот миг из кухни принесли кушанья. Мы сели: я по левую руку от Теодрига, Гованна с маленьким сыном Меуригом — по правую, и приступили к еде.

Пока мы ели, я упомянул о переменах, которые приметил в городе и каере. Теодриг с грустью рассказал, что город пришлось оставить и выстроить крепость на холме.

— Виллу спасти не удалось, — сказал он, — хотя кое-какие сокровища мы сохранили. — Он указал на пол у очага, и я увидел красно-бело-черную мозаику, некогда украшавшую пиршественный зал Гледдиврудда.

Как жаль терять подобную красоту! А ведь мы по-прежнему теряем столько неповторимого!

— Так туго пришлось? — спросил я, недоумевая.

Он медленно кивнул.

— Туговато. В тот день, когда погиб Мелвис, враги захватили город и виллу. Когда подоспел мой отец, Тейтфаллт, спасать было практически нечего.

После ужина мальчишки, видевшие у меня арфу, вытолкнули вперед самого смелого: у них-де ко мне смиренная просьба.

Теодриг уже собирался отчитать наглеца и выставить его вон, но я вмешался:

— С радостью спою им песню, лорд Теодриг.

У мальчишки округлились глаза, ведь я угадал его невысказанную просьбу. По правде сказать, я столько раз видел, как мальчики смотрят на барда, что особой прозорливости тут не требовалось.

— Принеси мою арфу, Гелли, — сказал я. Мальчик вытаращил глаза, дивясь, откуда мне ведомо его имя. Как это часто случалось после моего безумия, я сам не знал, покуда не произнес. Однако стоило слову прозвучать, и я чувствовал, что оно истинно.

— Ладно, — сказал Теодриг. — Не стой, разинув рот, как рыба на берегу, а беги за арфой, да поживей!

Я спел им о дочерях Ллира и угодил всему Каер Мирддину. Просили петь еще, но я устал и потому отложил арфу с обещанием порадовать их в другой раз. После этого народ начал расходиться спать. Королева Гованна пожелала нам доброй ночи и унесла зевающего Меурига. Теодриг велел принести еще пива, и мы вместе с Пеллеасом и двумя королевскими советниками удалились в его личные покои за плетеной перегородкой в дальнем конце зала.

Было ясно, что властитель Каер Мирддина намерен вытянуть из меня причину моего приезда, хотя бы ему пришлось сидеть до утра. Я достаточно видел за этот вечер, чтобы понять: Теодриг человек достойный и, как бы ни повернулись события, поступит по чести.

Поэтому я решил скорее развеять его тревогу.

Мы уселись друг напротив друга; с потолочной балки свисал ситовый светильник, и круг красноватого света покрывал нас, словно плащом. Слуга наполнил пивом окованные серебром рога. Пеллеас стал за креслом: безмолвный, непроницаемый, он высился у меня за спиной, словно ангел-хранитель; да он по сути и был моим ангелом.

Теодриг отпил большой глоток и, не сводя с меня глаз, двумя пальцами вытер пену с длинных усов. Я заметил, что его приближенные не пьют.

— Занятная была ночь, — благодушно протянул он. — Давненько у моего очага не слышалась песня барда. Спасибо, что наполнил этот чертог радостью. Я наградил бы тебя за песню… — Он помолчал и взглянул мне прямо в лицо, — но сердце мне подсказывает: ты возьмешь лишь то, за чем сюда прибыл.

— Король и повелитель, — быстро отвечал я, — не жди от меня угрозы твоему трону. Я здесь не затем, чтобы его требовать, хотя мог бы и с полным правом.

— Однако не требуешь? — Он рассеянно потер подбородок.

— Нет. Я здесь не затем, чтобы получить назад свои земли.

Он взглянул на своих людей, словно подавая безмолвный знак, и сразу напряжение — еле заметное, но все же явное — схлынуло. Налили еще пива, на этот раз выпили все. Опасный миг миновал.

— Скажу начистоту, Мирддин, — молвил Теодриг, — я не знал, как с тобой быть. Это твое королевство по праву, которое я не стану оспаривать… но я властвовал здесь столько лет, а до меня мой отец…

— Не объясняй, Теодриг, я хорошо понял. Поэтому я и отказываюсь от любых притязаний. Слишком много времени прошло, поздно мне возвращаться на трон. Мирддин больше не будет королем.

Теодриг сочувственно кивнул, но ничего не сказал.

— Да, — продолжал я. — Королем я больше не буду, но в память о тех временах, когда я правил Диведом, прошу твоей помощи человеку, который отчаянно в ней нуждается.

— Твоему другу, Мерлин, — с жаром произнес Теодриг (явно сказывалось облегчение), — мы поможем, чем скажешь. Говори.

Я подался вперед.

— Не следует обещать раньше, чем прозвучала просьба, однако нужда моя такова, что я ловлю тебя на слове. Хотя нет, так не годится; то, о чем я прошу, — не мелочь.

— Проси, друг.

— Верховный король Вортигерн мертв…

— Вортигерн мертв!

— Как это случилось? — спросил один из приближенных Теодрига.

— Когда? — не утерпел другой.

— Всего несколько дней назад. Его убил Аврелий, сын Константина, истинный Верховный король. Сейчас Аврелий занял место отца, но есть много других, кто тоже считает себя достойным верховной власти. Уже сейчас кое-кто из недавних соратников Аврелия обратились против него. Думаю, он не продержится до конца лета…

— Без поддержки.

— Без друзей, — сказал я.

— Я не питал любви к Константину и тем более к Вортигерну; оба были дерзкие глупцы. Из-за Вортигерна нас теперь теснят саксы. — Теодриг помолчал, отпил большой глоток, положил рог на место. — Если б твой Аврелий сам приехал просить помощи, я бы живо его завернул. Но за него просишь ты, Мирддин. Почему?

— Потому, лорд Теодриг, что лишь он защитит нас от саксонских полчищ.

Теодриг некоторое время обдумывал услышанное.

— Так ли это?

— Будь это иначе, я бы не приехал сюда просить. По правде говоря, Аврелий — все что у нас есть.

— У нас есть оружие, — вмешался один из советников Теодрига. — Есть люди и лошади. Мы легко разделаемся с любой саксонской дружиной.

— Вот как? — насмешливо переспросил я. — Когда ты последний раз стоял с обнаженным мечом и под звуки саксонского рога смотрел на бегущих к тебе берсерков? — Он не ответил, и я продолжил: — Я скажу вам: Хенгист собрал воинство, каких не видывал Остров Могущественного, и еще до конца лета намерен захватить трон. Так вот, он его получит, если вы за своими перепалками не успеете поставить ему заслон.

— В твоих словах есть здравое зерно, — сказал Теодриг.

— В моих словах — истина.

— Так что ты советуешь? — спросил король.

— Две вещи, — ответил я. — Во-первых, если ты подумывал о верховном престоле, оставь эту мечту — она не исполнится. Во-вторых, собери дружину из деметов и силуров и едем со мной: отдашь ее Аврелию.

— На какой срок? — спросил кто-то из приближенных.

— На какой он скажет. Навсегда.

Теодриг потянул себя за подбородок и оглядел советников.

— Сегодня мне этого не решить. Утро вечера мудренее.

— До завтра подожду, промолвил я, вставая, — но не более того. Спокойной ночи, Теодриг.

Глава третья

На следующее утро я встал рано, чтобы узнать решение Теодрига, однако короля нигде не могли сыскать. Его покой был пуст, никто не мог сказать, когда и куда он уехал. Оставалось только ждать его возвращения и воображать худшее.

Позже я по настоянию Пеллеаса съел несколько ячменных лепешек и выпил разбавленного вина, потом вышел взглянуть на каер, пытаясь за новым разглядеть старое. Таким, думаю, был Каердиви дедушки Эльфина в Гвинедде — оживленная суета за широким земляным валом и бревенчатым частоколом.

А люди! Куда подевались мои бывшие подданные? Те бритты одевались на римский манер, теперь же меня окружали древние кельты: женщины в длинных, пестрых накидках, мужчины в клетчатых штанах и рубахах; у каждого был перекинут через плечо кимрский плащ в крупную клетку, а длинные, убранные назад волосы заканчивались тугой косицей или конским хвостом. И повсюду, куда ни глянь — на шее, выше локтя, на запястье, — украшения из серебра, бронзы, меди, покрытые причудливым кельтским узором.

Низенькие домики — по большей части бревенчатые под тростниковой или соломенной крышей — почти вплотную лепились на бывшем дворе виллы.

На пригорке, где раньше стоял языческий храм, теперь расположился кузнец со своей кузней. Кузня была каменная — на ее строительство разобрали древнюю кладку.

Что ж, в дни борьбы, когда избавительным божеством становится сталь, пусть храм превратится в кузницу!

Однако в то утро, такое яркое и летнее, грозовые тучи казались далекими-предалекими; здесь же царили мир и покой. В такой день ответ Теодрига скорее всего окажется отрицательным.

«Зачем, — скажут его советники, — поддерживать этого новоявленного короля? Пусть даже в его жилах течет кровь императоров, нам-то что до того? Хочет стать Верховным королем — пусть добивается трона своим мечом. Его будущее нам безразлично, тут и своих дел по горло».

Я почти слышал, как они подталкивают Теодрига к тому же, к чему склоняется он сам; похоже было, что усилия мои напрасны. Хуже того: если я обманулся в деметах и силурах, которыми некогда правил, где уж мне сговориться с далекими северными королями! Может быть, надо было заявить свои права на престол, и тогда… Но нет, семя брошено. Надо ждать всходов.

И я ждал — как собака перед барсучьей норой. Когда же вернется Теодриг?

К ужину я, окончательно измученный, прилег ненадолго и задремал. Разбудил меня Пеллеас.

— Проснитесь, хозяин, лорд Теодриг вернулся.

Сон как рукой сняло.

— Когда?

— Только что. Я слышал крики, когда он въезжал во двор.

Я встал, плеснул в лицо воды из умывального тазика, переоделся, расправил складки плаща на плече и вышел навстречу королю.

Если ожидание вымотало меня, то Теодригу, судя по его виду, пришлось не легче. Под глазами у него были круги, лицо посерело от усталости и пыли; очевидно, он не спал и пробыл в седле дольше, чем собирался. Однако на губах его играла улыбка, и в моей душе шевельнулась надежда.

— Кубок мне! — крикнул он, входя в зал. — Несите всем кубки!

Я ждал, пока он первым подойдет ко мне и заговорит.

Король, в свою очередь, дожидался, когда принесут кубки, чтобы промочить пересохшее с дороги горло. Он отпил большой глоток, медленно, наслаждаясь мгновением.

— Ну, Мирддин Эмрис, — промолвил он наконец, ставя кубок и вытирая усы тыльной стороной ладони, — перед тобой — многострадальный союзник Верховного короля.

Мне хотелось испустить радостный вопль, но я сдержался и просто ответил:

— Что же, рад слышать. Но почему многострадальный?

Теодриг устало покачал головой.

— Потому что мне пришлось уламывать своих вождей. Они же, как один, противились твоему плану и выдвигали железные доводы, от которых я должен был отбиваться.

— И ты отбился.

— Да. — Он взглянул на мрачных советников: те обиженно молчали. — Хотя никто из них мне не помог! — Он еще раз обвел их взглядом и потер ладонью затылок. — Христом Богом клянусь, я убеждал так, словно от этого зависела моя жизнь…

— Очень может быть, что и зависит, — сказал я.

— Так или иначе, — продолжал Теодриг, — я славно потрудился для тебя, Мирддин Эмрис. Ради тебя я немало смирил свою гордость и готов еще немного ее смирить, чтобы сказать: ты теперь мой должник по гроб жизни.

— Хорошо. Такой долг я оплачу с радостью; по мне, большая честь — задолжать столь достойному владыке.

— Видел бы ты меня! Ллеу двигал моими устами и направлял мою мысль. Да что там, сам Ллеу не мог бы говорить убедительнее!

Разгоряченный успехом, он выпил еще пива и продолжал беспечно:

— Когда я ехал отсюда, я думал дать вождям случай подкрепить мое собственное мнение. Да, я был против. Однако, чем больше они говорили, чем больше возражали — тем больше мое сердце ожесточалось против них.

Не обольщайся, Мирддин, я искал, как бы тебе отказать. Однако их советы были доводами самодовольных людишек, и они мне не понравились. По правде сказать, они меня напугали. Разве наша жизнь стала такой безопасной, наша страна так надежно защищена, что мы можем обойтись без поддержки других королей? Или мы уже неуязвимы? Или саксы отрастили крылья и улетели за море? Вот что, — победно прорычал Теодриг, — я спросил у них, и они не ответили. Итак, Мирддин, я схватился со своими вождями и одержал верх. — Он поднял кубок, я поднял свой. — Здоровье нового Верховного короля, да будет метким его копье!

Мы выпили. Я отдал чашу Пеллеасу и, воздев руки, как принято у бардов, произнес:

— Преданность твоя вознаградится, Теодриг. За то, что ты был верен сегодня, имя твое в этом краю будет жить вечно.

Он расплылся в щербатой улыбке.

— Прибавь сюда верность моих воинов! Пусть никто не сможет сказать, что Дивед не поддержал своего короля.



Я пробыл в Каер Мирддине еще день и выехал с Пеллеасом, советником Теодрига по имени Ллаур Эйлеро (одним из двух находившихся при нем неотступно) и отрядом из десяти воинов. Мы немедленно направились на север: я хотел до возвращения к Аврелию привлечь на его сторону как можно больше сторонников. Делал я это отчасти, полагаю, из тщеславия; стыдно признаться, но я хотел показать свое влияние, чтоб он больше мне доверял. Мне думалось, что без этого не обойтись.

Заполучив Дивед, я мог отправляться в другие королевства, не чувствуя себя попрошайкой. Теодрига ап Тейтфаллта уважали на севере, и, как я говорил, эти края связывали древние и благородные узы. Я не предвидел трудностей и оказался прав.

По дороге Ллаур рассказал, что случилось со времен моего правления в Диведе. Большую часть этого он слышал от старших, поскольку множество событий произошло еще до его рождения.

По его словам, весть о побоище в Годдеу достигла Маридуна. Мелвис был вне себя от горя, но, поскольку моего тела не нашли, все же не переставал надеяться.

— Король Мелвис до смертного часа был уверен в том, что вы живы, — рассказывал Ллаур, когда мы ехали холодными горными перевалами Ир Виддфа. — Все эти годы он и слышать не желал, что вы не вернетесь.

— Жаль, этого не случилось раньше, — печально промолвил я. — Как мне говорили, он погиб при нападении на виллу?

— Да, и с ним еще многие, — бесстрастно отвечал Ллаур. Да и что ему было волноваться? Все это было задолго до него — чуть ли не в другом мире. — Варвары напали с востока, и дозорные башни не помогли. Враг застал нас почти врасплох. Мы отбили его, конечно, но в тот день потеряли Мелвиса и виллу: Мелвис пал от удара топором, вилла сгорела от факела.

Некоторое время я молчал из уважения к памяти Мелвиса и всему тому, что он мне дал. Великий Свет, отведи ему почетное место на Твоем пиршестве!

— Ему наследовал Тейтфаллт?

— Да, племянник — сын его младшего брата Салаха.

— А, Салах, я и забыл про него. Я слышал, он ездил в Галлию принимать священнический сан?

— Да, насколько мне известно. Он вернулся за несколько лет до прискорбного набега помогать епископу Давиду — тот совсем состарился и не справлялся со всеми делами. Салах женился и вырастил двух сыновей: старшего, Гвителина, он посвятил церкви, младшего, Тейтфаллта, — народу Диведа.

Со временем Тейтфаллт показал себя в глазах советников Мелвиса умелым военачальником, и после гибели короля выбор, естественно, пал на него. Тейтфаллт правил мудро и умер в своей постели. В ту пору Теодриг уже возглавлял отцовскую дружину, и после смерти Тейтфаллта королем провозгласили его.

— Вот, значит, как все было, — задумчиво проговорил я. Королевство в сильных, умелых руках — и это хорошо. Я при всем желании не смог бы снова стать королем. Я нужен Аврелию, нужен Острову Могущественного много больше, чем когда-либо понадоблюсь Диведу. Господь Иисус направил мои стопы на иную дорогу; рок судил мне идти другим путем.

Если меня и пугала поездка на север, к месту жуткой гибели моей возлюбленной Ганиеды, то все пересиливало желание увидеть наконец ее могилу. Со дня исцеления я уже не чувствовал сводящей с ума горечи, которая охватила и едва не поглотила меня. Да, пустота в душе и горе остались со мной навечно, но бремя перестало быть невыносимым, и сердце согревала надежда: однажды мы соединимся по ту сторону смерти.

Итак, прежде чем направиться в старую крепость Кустеннина в Калиддонском лесу, я попросил Пеллеаса проводить меня к могиле жены. Он остался возле рощицы с лошадьми, а я ступил под лиственный кров, словно в часовню.

Неправдой будет сказать, что вид холмика на поляне, заросшего жимолостью и викой, меня не всколыхнул: я зарыдал, и слезы мои были горьки и сладостны.

На маленьком холмике, под которым покоилось в дубовом гробу тело моей жены, стоял простой серый камень: обтесанная сланцевая плита с выбитым крестом и незатейливой латинской надписью чуть пониже:


HIC TVMVLO IACET
GANIEDA FILIA CONSTENTIVS
IN PAX CHRISTVS


Я провел пальцами по ровным каменным буквам и прошептал:

— Здесь в могиле лежит Ганиеда, дочь Кустеннина, в мире Христовом.

Надпись не упоминала о ребенке и о моем сердце, а зря, ибо их обоих похоронили здесь.

По крайней мере место и впрямь было мирное, недалеко от того, где она погибла, и почти заброшенное. И хорошо — бездумный прохожий не сможет случайно его осквернить.

Я преклонил колени и долго молился, а встав, ощутил, как в душе разлился мир. Из рощицы я вышел со спокойным сердцем и разумом.

Мы с Пеллеасом вернулись к спутникам и поехали в Годдеу.

Мне следовало знать, что я увижу, и приготовиться к этому. Но я был застигнут врасплох. Столько всего произошло за такое короткое время, что вид Кустеннина и его жилища, ничуть не изменившихся, потряс меня не меньше перемен в Маридуне. Вот он стоял, такой же громадный, как в первую нашу встречу: гордый монарх Калиддона, король Дивного Народа, великий воевода и правитель могущественной страны.

Подобно Аваллаху и другим атлантам, он был неподвластен течению времени. Все в нем осталось таким же, как в ту давнюю пору, и даже два черных волкодава так же сидели у его ног.

Он шагнул навстречу, я спрыгнул с седла и кинулся к нему. Без единого слова он заключил меня в мощные объятия, как при прежних наших бесчисленных свиданиях.

— Мирддин, сынок, — пробасил он, — ты восстал из мертвых.

— Да, — отвечал я.

Он отодвинул меня на расстояние вытянутой руки и всмотрелся внимательнее. В глазах его стояли слезы.

— Вот уж не думал снова увидеть тебя… — Он перевел взгляд на Пеллеаса и легонько кивнул ему. — Пеллеас стоял на том, что ты жив, и не оставлял поисков. Мне бы его веру…

— Мне жаль, что я не вернулся раньше.

— Был на Ганиединой могилке?

— Только что оттуда. Хороший камень.

— Да, я заказал его священникам из Каерлигала.

Я заметил, что он не упоминает сына, и спросил:

— А Гвендолау?

— Похоронен на поле битвы. Я отвезу тебя, если хочешь; но ты сам вспомнишь место.

— Я не забывал его. И не забуду.

— Мы отдали должное покойным, — сказал Кустеннин, — теперь поговорим о живых. У меня еще сын — несколько лет назад я женился, и моя супруга недавно разрешилась мальчиком.

Это была радостная весть; я так ему и сказал. Кустеннин был доволен — рождение ребенка много для него значило.

— Как назвали?

— Куномор, — отвечал он. — Имя старое, но хорошее.

— Что ж, пусть растет достойным своих славных предков, — сказал я.

— Заходи, отдохнешь с дороги. Поедим и выпьем вместе, — промолвил ласково Кустеннин, увлекая меня за собой. Он крепко держал меня за локоть, словно боялся, что я вновь исчезну, стоит меня отпустить на мгновение. — Заодно посмотришь на моего младшенького.

Мы выпили и поели. Я увидел его сына, который выглядел, как любой младенец. После ужина я пел и лег спать, вспоминая, как впервые ночевал под этой крышей: нескладный мальчишка в волчьей шкуре, одинокий и полудикий, безнадежно влюбленный в прекраснейшую девушку на свете.

На следующий день я отыскал могилу Гвендолау и помолился благому Богу о его душе. Только вечером зашел разговор о цели моего приезда.

— Ну, Мирддин Вильт, — сказал Кустеннин, хлопая по ноге собачьим поводком, — какие новости в большом мире за пределами этой чащи?

Мы прогуливались по самому краю леса, перед нами бежала новая собака Кустеннина, которую он обучал.

— Вот тебе новость, — сказал я, поняв, что король приглашает к разговору. — Вортигерн мертв.

— Славно! — Он устремил взгляд на дорогу. — Пусть здравствуют его враги!

— Да, их немало.

— Кто будет Верховным королем вместо него?

— А нам нужен Верховный король? — спросил я, желая испытать его мнение.

Он быстро взглянул на меня, словно проверял, серьезно ли я говорю.

— Да, думаю, нужен. Верховная власть — хорошая вещь, несмотря на то что натворил Вортигерн. С каждым годом саксы становятся все более дерзкими. Невозможно каждому королю защищать свой клочок земли. Чтобы выжить, надо поддерживать друг друга. — Он резко смолк.

— Но?

Кустеннин остановился и повернулся ко мне.

— Но нам не нужен новый Вортигерн, который будет сидеть сиднем, упиваться славой и властью, грести под себя золото, привечать саксов и раздавать им земли, потому что боится встретиться с ними в честном бою… — Он выплеснул наболевшее и снова смолк. Потом продолжил уже спокойнее: — Нам нужен предводитель — военачальник, который поведет объединенную дружину.

— Dux Britanniarum, — задумчиво произнес я. — Верховный воевода.

— Да, вот кто нам нужен, а не еще один Вортигерн. — Кустеннин двинулся дальше по дороге.

— И все же нам потребуется Верховный король, — осторожно возразил я, — чтобы сдерживать других королей.

— Да, — согласился Кустеннин, — и снабжать войско из мошны подчиненных ему правителей. Однако на поле боя главенство должно принадлежать воеводе. В бою много забот, не хватало только думать, как бы не обидеть кого или не оказаться без припасов, оттого что кто-то не прислал обещанную помощь. При том, как мы сражаемся, — посетовал он, — удивительно, что нас еще не всех истребили.

У меня в голове начал складываться план.

— А если я скажу, что твои мысли уже сделались явью?

Кустеннин рассмеялся.

— Отвечу, что ты и впрямь чародей — главный чародей Острова Могущественного!

— Но согласишься ли ты поддержать такого человека?

— Как же иначе? Я уже сказал, что поддержу. — Он взглянул на меня. — Есть ли такой человек?

— Пока нет, но будет. Скоро.

— Кто это?

— Тот, кто убил Вортигерна… вернее, те. Их двое — братья.

— Братья!

— Более того, короли Диведа уже решили их поддержать.

Кустеннин задумался.

— Кто эти замечательные люди?

— Аврелий и Утер, сыновья Константина. Полагаю, при поддержке кимрских и северных королей Аврелий станет Верховным королем.

— А второй — Утер?

— Военачальником, о котором ты говорил.

Кустеннин понемногу начинал видеть то, что открылось мне. Он кивнул, потом спросил:

— Западные владыки готовы идти за ним?

— Да, — заверил я. — С ними я говорил, как сейчас говорю с тобой. От их имени Теодриг послал своего советника — он в моей свите, — дабы подтвердить мои слова: западные владыки поддержали Аврелия.

Кустеннин легонько хлестнул поводком по ладони.

— Тогда и северные владыки его поддержат. — Он мрачно улыбнулся. — И, клянусь Богом, которому ты служишь, хорошо бы ты оказался прав.

— Прав я или ошибаюсь, — сказал я, — однако новый король и его брат — единственная наша надежда.

На следующий день Кустеннин отправил гонцов к своим вождям и воеводам, прося их собраться в Годдеу и поддержать Аврелия как Верховного короля и Утера как верховного воеводу. Я в общих чертах догадывался, что ответят вожди, но не знал, как это воспримет Утер.

Это мне вскорости предстояло выяснить.

Глава четвертая

Не скажу, чтобы Утер скакал от радости, услышав о решении северных владык: они поддержат Аврелия, если Утер возглавит войско. Утер сам метил в Верховные короли, и предложение показалось ему унизительным.

Я изложил ультиматум в первые же минуты по возвращении из Годдеу. Кустеннин, подобно Теодригу, отправил со мной советников, и Аврелий видел их, когда мы въезжали в лагерь холодные и вымокшие, потому что моросило с утра. Король потребовал меня к себе еще до того, как я переоделся в сухое. Аврелий с Утером выслушали мой краткий рассказ, и Утер заговорил первым:

— Значит, лающему псу бросили кость, чтобы заткнуть пасть?

Я не ответил, и он продолжал, тыча кулаком мне прямо в лицо:

— Это ты их подговорил! Ты, Мерлин, вечно лезешь в чужие дела!

Аврелий хранил спокойствие:

— Утер, не принимай так…

— А как принимать, братец дорогой? Меня делают твоим оруженосцем, а ты сидишь и молчишь, — упорствовал Утер. — Я мог бы по меньшей мере стать королем.

— Замысел принадлежит Кустеннину, — сказал я, — а насчет того, что это будет условием, решил не я, а его вожди. И все же, я считаю, что мысль неплохая.

— Подумай, Утер, — сказал Аврелий, ища, чем бы задобрить брата, — из нас двоих ты лучше воюешь.

— Верно, — буркнул Утер.