Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

  В.О.Ключевский

История сословий в России:

 Полный курс лекций

  

Лекция I

Предмет курса. —Понятие о сословии. — Что такое сословные пра­ва? — Отличие сословного права от привилегии и служебного пол­номочия. — Разделение сословных прав на политические и граждан­ские. — Сравнительное значение тех и других для сословий. — Разделение сословных обязанностей на личные и вещественные, на прямые и косвенные.

Предмет курса. Предмет предпринимаемого мною курса — краткий обзор истории сословий в России до издания сословных жалованных грамот 1785 года императрицы Екатерины. Я выби­раю эти законодательные акты Екатерины конечным пределом своего курса потому, что ими завершилось образование русских сословий, начало которого кроется в самом возникновении древ­нерусского Московского государства. Со времени издания назван­ных жалованных грамот сословный строй русского общества, ими закрепленный, в иных частях только подновлялся, а в других даже разрушался. [1] Чтобы объяснить программу и цель курса, я изло­жу несколько предварительных общих замечаний о круге и свой­стве тех исторических явлений, на которые будет обращено наше изучение.

Понятие о сословии. Сословие (ordo или status, франц. etat, нем. Stand) — термин государственного права и обозначает из­вестный ряд политических учреждений. Сословиями мы называ­ем классы, на которые делится общество по правам и обязанно­стям. Права дает либо утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в за­конах. Итак, сословное деление — существенно юридическое. Оно устанавливается законом в отличие от других общественных делений, устанавливаемых условиями экономическими, умствен­ными и нравственными, не говоря о физических. Существенным и наиболее осязательным признаком сословного деления служит различие прав, а не обязанностей. Довольно простого анализа обоих этих понятий, чтобы видеть, что когда речь идет о сослов­ном различии обязанностей, то при этом, разумеется, собственно различие прав: обладая различными правами, классы общества могут нести одинаковые государственные обязанности. Но если на них возложены неодинаковые обязанности, то они не могут обладать равными правами. Отсутствие у одного класса прав, ко­торыми обладают другие, не увеличивает количества его обязанно­стей. И напротив, свобода одного класса от обязанности, падаю­щей на другие, дает ему лишнее, хотя и отрицательное право в сравнении с другими. Притом государственные обязанности от­личаются неодинаковой тяжестью, и если они разделены между классами, а не падают одинаково на всех, то их удельный вес дает преимущество менее обремененным классам, позволяя им в по­токе юридических отношений держаться выше других. Короче, сословным неравенством прав не обусловливается неравенство обязанностей, но неодинаковые обязанности всегда обусловливают неравенство прав. Значит, обязанность есть случайный признак сословного деления. Это объясняется юридическим свойством го­сударственной обязанности: цель государственного союза — за­щита законно приобретенных прав, государственные обязанно­сти — только средства для этой защиты.

Что такое сословное право? Это есть всякое преимущество, даваемое законом целому классу общества в постоянное облада­ние. Состав такого класса определяется кругом лиц, удовлетво­ряющих условиям, в зависимости от которых закон ставит приоб­ретение и сохранение известных преимуществ.

Отличие сословного права от привилегии. Тем признаком, что преимущество дается целому классу общим законом, сословное право отличается от преимущества, даваемого по особому пожа­лованию отдельному лицу или фамилии. Такое преимущество на­зывается привилегией. По Уложению 1649 г. из высшего купече­ства б Московском государстве выделялась фамилия солеваров Строгановых, носивших особое звание «именитых людей». По го­родовой жалованной грамоте 1785 г. звание «именитых граждан» давалось, между прочим, всем оптовым торговцам и таким капи­талистам, которые объявляли за собою не меньше 50 000 рублей капитала.

Отличие сословного права от служебного полномочия. Пре

имущества Строгановых были фамильной привилегией, преиму­щества «именитых граждан» — сословные права. Тот признак сословного преимущества, что оно дается сословию в постоянное обладание, составляет его отличие от служебного полномочия. В составе всякого государственного общества резко выделяется своим положением обыкновенно очень значительная масса лиц, служащих орудиями государственного управления и суда. Каж­дое из этих лиц по своей должности обладает известной долей вла­сти, известными правами, каких не имеют лица, не состоящие на государственной службе. Но эти должностные права существен­но отличаются от сословных. Во-первых, должностные права чрез­вычайно неравномерны: с каждою должностью связана особая степень власти, тогда как сословные права одинаковы для всех лиц сословия. Во-вторых, служебные права — это в то же время и обязанности, которое должностное лицо не может не выполнять, пока занимает должность, тогда как сословным правом можно не пользоваться, состоя в сословии. В-третьих, должностные полно­мочия даются каждому лицу особо и не могут переходить по на­следству, тогда как сословные права по существу своему суть по­томственные преимущества и даются всему сословию без различия первых приобретателей и их прямых наследников. В обществах феодальных некоторые правительственные должности составля­ли наследственную собственность известных аристократических фамилий; тогда они имели значение фамильных привилегий, но не получали характера сословных прав. В сословных государствах сверх служебных полномочий, связанных с должностями, долж­ностные лица обыкновенно получают еще права, которые не толь­ко не отнимаются у них при отставке, но и переходят к их потом­кам. Эти права или одинаковы с правами других сословий, или составляют особые преимущества; в первом случае чиновниче­ство разбивается по другим сословиям, во втором — составляет особое сословие. Так, по нашим законам чиновник, дослужившийся до чина действительного статского советника, или военный, до­служившийся до чина полковника, становится потомственным дво­рянином; а лицо, получившее на гражданской или военной служ­бе чин IX класса или обер-офицера, получает звание личного дворянина.

Итак, сословное право по общему закону, как своему источни­ку, отличается от привилегии, а по потомственности, как существен­ному свойству своего характера, от служебного полномочия. По­следнему положению, по-видимому, противоречит один класс в составе русского общества, который носит в Своде Законов сейчас упомянутое название личных дворян1: по нашим законам, личное дворянство не передается потомству. Но это противоречие заклю­чается не в самом сословном законодательстве, а только в сослов­ной терминологии. Личное дворянство — собственно не сословие, т.е. не особый разряд дворянства, потому что лишено отличитель­ных дворянских прав: личные дворяне не входят в состав местных дворянских обществ и при крепостном праве не могли владеть кре­постными людьми. Это не более как почетное пожизненное зва­ние, которому присвоен титул дворянства не по сходству прав, а по одинаковости способов приобретения того и другого звания: как лич­ное, так и потомственное дворянство приобретается пожаловани­ем, чинами по службе и получением ордена. Действительные пра­ва личных дворян одинаковы с состоянием так называемых потомственных почетных граждан; эти права суть свобода от личных податей, от рекрутской повинности, от телесных наказаний и т.д. (я говорю, руководясь старым, теперь уже по частям, отменя­емым законодательством). Поэтому дети личных дворян по праву рождения причисляются к потомственному почетному гражданству. Итак, личное дворянство есть разряд потомственного почетного гражданства, отличающийся от прочих разрядов этого сословия только способами приобретения соединенных с ним прав.

Разделение сословных прав на политические и гражданские.

Какие бывают сословные права? Их можно разделить на два разряда: на права политические и права гражданские. Пер­выми определяется участие всего сословия в государственных де­лах, вторыми — степень правоспособности каждого лица извест­ного сословия в его частных отношениях.

Права политические можно свести в такой перечень:

      I. Участие в общем государственном управлении. Оно обыкновенно выражается в законодательной деятельности сослов-

1 Св. Зак. по изд. 1857 г., т. IX, ст. 52; изд. 1899 г. ст. 51.



ных собраний. Государства, где это участие предоставлено одно­му или нескольким, но не всем сословиям, принято называть арис­тократическими; а где оно распространено на все сословия, и при­том в одинаковой мере, там государственный порядок можно назвать сословно-демократическим. В этом последнем случае уча­стие в общем государственном управлении перестает быть отли­чительным сословным правом и становится достоянием всего об­щества. Чаще бывает, что влияние на государственное управление распределяется между сословиями неравномерно; тогда и при участии всех сословий в государственном управлении политиче­ский порядок не теряет аристократического характера. То разли­чие, что иные сословия принимают прямое участие в управлении, in corpore являясь на законодательное собрание, а другие присы­лают только выборных представителей, касается конституцион­ной техники, а не государственного права; это вопрос удобства или необходимости, а не вопрос сословного неравенства.

 II. Участие в местном управлении. Это право обыкновенно соединяется с первым и служит ему опорой, но само может дей­ствовать и без него. Оно также принимает довольно разнообраз­ные формы. Где оно принадлежит не всему обществу, там господ­ствующее сословие заведует местными делами и остального населения. Где участие в местном управлении предоставлено всем сословиям, там оно может иметь двоякую форму: или каждое со­словие действует особняком, ведая исключительно своими мест­ными сословными делами; или эта уединенная деятельность со­словий соединяется с совокупным ведением ими дел, касающихся всех сословий. На этом последнем двойственном основании по­строено местное самоуправление в современной России, где ря­дом с местными сословными собраниями дворянства, духовенства, городских обывателей и крестьян действуют еще всесословные земские учреждения, которым предоставлено ведать известными местными делами всех сословий.

 III. Вотчинное управление. Это право состоит в предостав­ляемой землевладельцам судебной и полицейской власти над обы­вателями их вотчин. Такая власть дается землевладельцам обык­новенно там, где землевладение имеет политическое значение, где с ним соединяются особые государственные права, и потому оно является преимуществом одного или нескольких сословий. Крепостное поземельное право обыкновенно соединялось с такой вла­стью, но последняя и независимо от крепостного права может быть следствием государственного поручения. Так, русские землевла­дельцы, церковные и служилые, в XV и XVI вв. имели такую власть над вольными крестьянами, снимавшими у них земли. Точ­но так же вотчинный суд и полиция не были отняты у остзейского дворянства, когда во втором десятилетии текущего века его крес­тьяне были освобождены от крепостной зависимости. Вотчинное управление надобно отличать от участия в местном управлении: это последнее может находиться в руках одного сословия, которо­му, между прочим, принадлежит и исключительное право личной земельной собственности; но участия в местном управлении не лишены и те лица господствующего сословия, у которых нет на­селенных вотчин. Это участие в местном управлении есть поли­тическое право, принадлежащее всему сословию независимо от того, пользуются ли его отдельные лица остальными правами сво­его сословия или нет. Вотчинное управление есть политическое право, принадлежащее только некоторым лицам господствующе­го сословия как следствие действительного пользования одним из сословных прав, притом не политических, а гражданских. Поэто­му вотчинное управление имеет характер смешанного права — частью политического, частью гражданского.

Гражданские сословные права в свою очередь подразделя­ются на личные и вещественные. Это разделение вытекает из самого значения гражданских сословных прав. Мы сказали, что ими определяется степень правоспособности отдельных лиц со­словия в их частных отношениях. Юридический оборот частного гражданского общежития слагается из двух порядков отношений: из обязательств, т.е. из прав одного лица влиять на действия другого, и из прав на вещи, нужные людям.

1. Отсюда следует, что личными сословными правами опре­деляется признаваемая законом за лицами разных сословий сте­пень способности входить в обязательства. Сословное неравен­ство этой способности основывается на неодинаковой оценке или неодинаковом нравственном доверии закона к разным классам общества. Эта неодинаковая сословная оценка обнаруживается в том, что закон различно наказывает людей разных сословий за одни и те же преступления, различно карает за обиды, нанесенные ли-

цам разных сословий, дает неодинаковую оценку свидетельским показаниям лиц разных сословий на суде. Из этой неодинаковой оценки сословий законом вытекает и неодинаковая их обяза­тельственная правоспособность. Так, в обществах, разделенных на свободные и несвободные классы, лица последних обыкновенно лишались свободы вступать в брак, покидать свое местожитель­ство, вообще стеснялись в праве распоряжаться своею личностью и трудом, наниматься на работы, заключать долговые сделки и т.п. 2. Из указанного состава гражданского оборота следует, что ве­щественными сословными правами определяется сословная сте­пень имущественной правоспособности: закон признает за лицами разных сословий разные права на приобретение некоторых видов собственности и признает неодинаковые права на одни и те же виды приобретенной собственности. Говоря проще, не все сословия мог­ли приобретать в собственность всякое имущество и не все сосло­вия имели одинаковое право собственности на приобретаемое иму­щество. Так, лишь высшему классу предоставлялось право на владение сельской недвижимой собственностью, а при крепостных отношениях — право на владение крепостными людьми. Крепост­ные крестьяне могли приобретать движимое имущество, но только в неполную, условную собственность. Наконец, рабы не могли иметь никакой собственности. С сословными различиями в свобо­де приобретения собственности обыкновенно соединяется и сослов­ное неравенство в свободе распоряжения ею. Одним сословиям предоставлялось полное право отчуждения собственности во всех ее видах, как и право ее передачи по завещанию жене, нисходя­щим и боковым родственникам, даже сторонним лицам. Другие классы пользовались правами отчуждения и завещания в ограни­ченных размерах: например, безусловно, могли отчуждать только движимое имущество, но не могли или были стеснены в праве отчуждения недвижимости, позволявшем завещать имущество только сыновьям, то есть. Обездоливая дочерей, или только нисхо­дящим родственникам, то есть, исключая боковых родственников.

Сравнительное значение политических и гражданских со­словных прав для сословий. По самому свойству описанных со­словных прав, политических и гражданских, можно заметить, что они действуют неодинаково и имеют различную цену для сословий. Права политические осуществляются совокупной или кор­поративной деятельностью обладающего ими сословия; права гражданские приводятся в действие волею и усилиями отдельных лиц. В связи с этим объясняется и сравнительное значение тех и других прав для сословий: сословные гражданские права прино­сят прямую, осязательную выгоду каждому члену сословия, рас­ширяя или упрочивая его личную свободу и средства материаль­ного обеспечения; права политические, доставляя всему сословию, власть и влияние на управление, имеют интерес для отдельных лиц не сами по себе, а потому, что обыкновенно служат средством расширения и обеспечения прав гражданских. Значит, граждан­ские права для сословий важнее политических; они — наиболее энергичный мотив сословного неравенства, настоящая цель, к которой стремятся высшие сословия, добираясь этого неравен­ства или отстаивая его. Вот почему сословные гражданские права могут действовать даже не соединяясь с политическими, тогда как сословные политические преимущества при гражданском равен­стве теряют свой смысл и падают или превращаются в сословные повинности. В таком случае участие сословия в управлении полу­чает для него значение обязательного безвозмездного содействия правительству.

Разделение сословных обязанностей наличные и веществен­ные, на прямые и косвенные. Что касается сословных обязан­ностей, то они, разумеется, все государственные, но их можно разделить, во-первых, на личные и вещественные, во-вторых, на прямые и косвенные. Личная государственная обязанность — это часть личного труда, обязательно отдаваемого в пользу госу­дарства. Личная государственная обязанность обыкновенно на­зывается повинностью; самая важная из повинностей — воин­ская. Вещественная обязанность — это часть имущества, обязательно выделяемая в пользу государства; [2]вещественные обязанности — налоги или подати. Те и другие обязанности мож­но разделить еще на прямые и косвенные. Прямые обязанности — это жертвы, обязательно приносимые непосредственно государ­ству; косвенные — это жертвы, обязательно приносимые лица­ми известного класса не прямо государству, а по поручению госу­дарства лицам других классов. Такими косвенными обоюдными

обязанностями были связаны при крепостном праве крепостные владельцы с крепостными людьми по нашему законодательству. Для крепостных крестьян они состояли в обязательных работах и платежах в пользу владельца. Для крепостных владельцев они со­стояли: 1) в обязанности по продовольствию и призрению кресть­ян, 2) в ответственности по взносу крестьянами государственных податей и отправлению ими денежных и натуральных повинностей, 3) в обязанности ходатайствовать за крестьян по делам гражданс­ким и уголовным, 4) в ответственности за них во всех казенных взысканиях, как-то: штрафах, пошлинах и проч.

Лекция II

Постепенное исчезновение сословных различий — общий факт евро­пейской истории. — Общественный склад, к какому стремится со­временное европейское государство. — Наследственное неравен­ство перед законом — основание для сословного деления. —Двоякое происхождение сословий — политическое и экономическое.

Постепенное исчезновение сословных различий — общий факт европейской истории. Сословное неравенство — истори­ческое явление, исчезающее почти всюду в Европе. Сословные различия все более сглаживаются в праве, оставляя неодинаково глубокие следы в народных преданиях, в привычках и нравах, в распределении собственности. [3]Но с самого возникновения но­воевропейских государств в продолжение многих веков это нера­венство было основанием политического порядка, и даже в обще­ствах, потом усвоивших вполне демократический склад, в первые периоды их политической жизни можно заметить следы сильных движений в сторону аристократического неравенства. Но с XV века на западе, гораздо позднее на востоке Европы, в умах и законода­тельствах обнаруживается стремление к постепенному уравнению сословий. Тот же самый процесс можно заметить и в государствах античной Европы, так что его можно признать общим и повсемест­ным фактом европейской истории. Если бы было доказано, что он повторялся в политических союзах и других частей света, то этот общий факт получил бы значение исторического закона, который можно было бы выразить в такой формуле: «политическое об­щежитие начинается сословным, расчленением, общества и продолжается постепенным уравнением сословий».

      Общественный склад, к какому стремится современное ев­ропейское государство. Хотя этот процесс завершился далеко не везде в Европе, однако достаточно ясно успели обозначиться ос­новные черты этого нового общественного склада, какой стремятся принять западноевропейские государства. В прежних сословных обществах отдельные лица не имели непосредственного отноше­ния к государству. Перед государством являлись сословные корпорации, и значение каждого лица в государстве определялось значением сословия, к которому лицо принадлежало. Законода­тельство начало разбивать эти крупные и плотные общественные сочленения на их первичные составные частицы — отдельные лица, ставя каждое из них в непосредственные отношения с госу­дарством и признавая всех их одинаково свободными. Но призна­вая их одинаково свободными, законодательство доселе не нашло средств сделать их равноправными, потому что доселе не умеет одинаково распределить между ними обязанности. При сослов­ном неравенстве обязанности распределялись между целыми классами по их политическому значению и потому наиболее об­ременены ими были низшие классы, располагавшие наименьши­ми материальными и другими средствами. — Положив в основу государственного порядка бессословное равенство, необходимо было и разверстку обязанностей перенести на новые основания. Одним из них стало правило: «государство требует от каж­дого в меру того, что дает ему». Потребность в личной безо­пасности у всех одинакова; потому самая тяжкая личная обязан­ность — воинская повинность — возложена на всех, способных нести ее. Нельзя было так же поступить с обязанностями веще­ственными. Потребность в имущественной безопасности не у всех одинакова. Миллионер, разбросавший свои имения по всем уг­лам государства и ведущий огромные промышленные дела, го­раздо более задает работы правительственным учреждениям, обеспечивающим имущественную безопасность, чем рабочий, живущий поденным заработком. Но по этой же причине милли­онер гораздо более поденщика заинтересован в делах государства, в исправном действии его охранительных учреждений. Таким об­разом, вещественные тяготы должны падать на лица соразмерно с потребностью каждого в имущественной безопасности, а сте­пень этой потребности соответствует его имущественной состоя­тельности. Таков смысл подоходного налога, приобретающего все большее господство в финансовой системе Европы. Значит, го­сударственная обязанность из обязательной жертвы, приносимой одними классами в пользу других, превращается в плату лица го­сударству за услуги, какими первое пользуется от последнего. Но, с другой стороны, и участие в государственных делах соразмеря­ется с тяжестью государственных обязанностей, падающих на каждое лицо, и, следовательно, со степенью его интереса в этих делах. Это участие выражается в народном представительстве. Воинская повинность падает на всех граждан в возрасте, способном нести ее, потому все граждане участвуют в выборе народных представите­лей. Но они участвуют в нем неодинаково: посредством известного сочетания подоходного налога с избирательной системой платящие более имеют и более веский избирательный голос. Таким образом, политический порядок, к какому идет современное западноевропей­ское государство, строится на сложном сочетании государствен­ных прав и обязанностей, между которыми примиряющим посред­ником служит не сословный, а личный политический интерес. Этот порядок можно представить такой схемой. Первичным составным элементом его служит отдельное свободное лицо, несущее госу­дарственные тяготы, соразмерные с его потребностью в тех лич­ных и имущественных обеспечениях, какие дает государство, и уча­ствующее в управлении соразмерно с теми тяготами, какие оно несет в пользу государства. Самый порядок состоит из двух парал­лельных рядов, из которых один представляет обязанности, а дру­гой — соответствующие им права. Вот оба эти ряда: общая воин­ская повинность и общее голосование; подоходный налог и личное представительство, разверстанное по числу правоспособных лиц и по размеру уплачиваемых ими налогов. Благодаря такому сочета­нию, современные европейские государства представляют слож­ный механизм, построенный на юридической и экономической сдел­ке, соединяющий в одно целое отдельные лица и обеспечивающий им своей тяжелой деятельностью благо, носящее на языке Запад­ной Европы название политической свободы.

     Наследственное неравенство перед законом — основание для сословного деления. Итак, современное бессословное государство достигает политической свободы, но оно не достигает политическо­го равенства. Однако это неравенство отличается от сословного в двух отношениях. Во-первых, сословные общества отличаются рез­ким разграничением прав и обязанностей. Наиболее чистые типы такого общества стремились сосредоточить все права в одних клас­сах, все обязанности — в других. В современном государстве все уравнены в гражданских правах и личных обязанностях, но раз­личаются политическими правами и вещественными обязанностями. Во-вторых, неравенство в современном государстве есть неравенство лиц, а не классов. В сословных государствах различа­лись перед законом целые сословия, но отдельные лица одного со­словия признавались равными между собою по правам и обязан­ностям. В современном государстве каждое лицо есть своего рода сословие. Общество разбито на мельчайшие пылинки, сравнитель­ная величина которых трудно уловима невооруженным глазом и доступна только микроскопическим наблюдениям статистики да министерства финансов, распределяющего налоги. Эта политиче­ская пульверизация общества есть следствие отмены потомствен­ной преемственности прав и обязанностей, на которой держалось сословное деление. Благодаря этому политическая группировка лиц в современном государстве поставлена в зависимость от их иму­щественного положения, т.е. предоставлена игре случая и борьбе индивидуальных сил. [4] Политическое положение лица в современ­ном государстве может представлять непрерывное кочевание по раз­ным политическим группам, смотря по его успехам или неудачам в экономической борьбе, изменяющим его имущественное положе­ние. Тогда как в сословном государстве политическое положение лица определялось его сословным происхождением, а не изменчи­вым имущественным положением, т.е. генеалогией, а не цензом. Это сопоставление нового складывающегося типа бессословного государства с исчезающим сословным приводит к заключению, что основанием сословного деления служит наследственное неравен­ство целых классов в правах и обязанностях, а не распределе­ние тех и других по изменчивым личным состояниям, как в совре­менном бессословном государстве.

Двоякое происхождение сословий: политическое и экономи­ческое. Если сословное неравенство есть временное состояние обществ, в жизни которых бывали времена, когда сословий еще не было, и наступает время, когда их уже не будет, то спрашива­ется: как и при каких условиях возникает сословное неравенство? Вследствие чего общества разбиваются на классы с неравным \' распределением между ними прав и обязанностей?

Сословное неравенство возникало двояким путем. Иногда при­чиной его бывало экономическое разделение общества в период образования государства. Тогда общество делилось на классы сообразно с разделением народного труда: классы различались меж­ду собой родом труда или родом капитала, которым распоряжал­ся каждый класс, и сравнительное значение каждого обществен­ного класса определялось ценой, которую имел тот или другой род труда, тот или другой капитал в народном хозяйстве известного времени или места.

Но бывал и другой порядок явлений. Общество подчинялось, вооруженной силе, вторгнувшейся со стороны или образовавшей­ся в нем самом, и захватившей право распоряжаться народным трудом. Такой силой бывало или чуждое пришлое племя, или осо­бый класс, сложившийся в самом обществе для его защиты от внешних врагов и завоевавший потом защищаемое им общество. В каждом случае общества следовали в своем дальнейшем раз­витии совершенно разными путями. Укажем сначала путь, каким шли общества во втором случае. Вооруженная сила, туземная или пришлая, захватив право распоряжаться народным трудом, спе­шила стать властью, чтобы мирно пользоваться завоеванными плодами. Для обеспечения постоянного пользования присвоен­ными экономическими выгодами захватчик не имел нужды забо­титься о новом устройстве народного хозяйства: он насильствен­но вторгся в сложившийся уже экономический порядок, с оружием в руках стал у готового хозяйственного механизма; ему не было нужды вновь заводить хозяйство в захваченной стране. Заполучив в свои руки господствующий капитал, он только старался обеспе­чить себе послушание рабочих рук, приставленных к готовому хо­зяйственному механизму. Но чтобы обеспечить себе спокойное обладание захваченными выгодами, захватившая власть сила спе­шила создать известный государственный порядок, с помощью ко­торого она, став его движущей пружиной, могла бы распоряжать­ся народным трудом, не прибегая постоянно к первоначальному своему средству воздействия — к оружию. Вот почему все забо­ты этой силы обращались на государственное устройство, на вы­работку системы законодательства, на приспособленную к цели организацию сословий, на соответствующее устройство прави­тельственных учреждений.

Вопросы права, государственного и гражданского, отношения к верховной власти, отношения господствующей силы к другим классам составляли главные явления жизни в таком обществе. Благодаря этому жизнь общества получала, можно сказать, бое­вой характер: борьба вооруженная сменялась борьбой политиче­ской; оружие утомлялось в своей деятельности и передавало свои функции закону. И работа обеих этих сил, оружия и закона, на­правлялась к одной цели — к упрочению обладания властью. А властью дорожили потому, что она давала обладание народным трудом. Под влиянием этой борьбы все отношения обострялись, классы и учреждения получали резкие очертания. Сообразно с тем и общество приобретало особую физиономию. Все оно складыва­лось из двух основных элементов: с одной стороны стоял победи­тель-господин, с другой — пленник-холоп. Все общество стре­милось разделиться на два резко разграниченных класса, из которых один старался присвоить себе все права, навязывая другому все обязанности. С великими усилиями складывались и пробивались промежуточные классы, которые отрывали себе частички прав выс­шего сословия, платя за них частицами обязанностей низшего. [5] Та­ков склад обществ, которые создавались завоеванием.

Иным путем следовали общества, где не вооруженная сила, за­хватив господствующий в стране капитал, становилась властью и распорядительницей народного труда, а, наоборот, господствую­щий капитал страны, овладев народным трудом, создавал из вла­дельцев этого капитала власть. Господствующий капитал, движи­мый или недвижимый, в зависимости от хозяйственных условий в стране, становился источником власти; его операции соединялись с политическими и гражданскими правами; экономические классы превращались в политические сословия.Так как в этом случае вли­яние на общество приобреталось не силой оружия, а гнетом капи­тала, который не утомляется, как оружие, а требует постоянной дея­тельности для своего сохранения и роста, то классу, владевшему капиталом, не было нужды торопиться с созданием нового государ­ственного порядка, который обеспечил бы его господство, причем не политическими средствами, не хартиями и учреждениями, а эко­номическими отношениями. В таких обществах не было нужды за­воевывать рабочих: люди сами отдавались тем, в чьих руках скап­ливался капитал, кто давал им хлеб, т.е. средство для работы. Все внимание господствующего класса обращалось на устройство на­родного хозяйства, на расширение простора для деятельности ка­питала, на приемы и средства эксплуатации естественных богатств

страны, на открытие и удержание рынков сбыта. Поэтому вопросы права и государственного устройства ставились на второй план, а юридические отношения не получали достаточной проработки и определенности. Общество и в этом случае слагалось из двух глав­ных элементов: с одной стороны стоял капиталист-заимодавец, с другой — рабочий-должник. Но так как политическое значение рас­пределялось по экономическим состояниям, которые чрезвычайно разнообразны и изменчивы, то в обществе происходило очень дроб­ное деление. И чем больше оно дробилось, тем слабее было нера­венство прав и обязанностей, которыми различались между собою его классы.

Итак, сословия имели двоякое происхождение — политическое и экономическое. Сословное деление общества начиналось либо на­сильственным порабощением его вооруженной силой, либо добро­вольным политическим подчинением его классу, достигшему хозяй­ственного господства в стране. Это порабощение или это подчинение устанавливало государственный порядок, сосредоточивало власть над обществом в одном классе. Следовательно, в обоих случаях сослов­ное деление одинаково выходило из политического акта, но источни­ки сословного неравенства в обоих случаях были разные. В первом случае права и обязанности неравномерно распределялись между властителями и подвластными по праву силы, во втором — между капиталистами и рабочими по экономическому весу. Значит, источ­ником сословного неравенства в первом случае было различие по­литических положений, созданных порабощением общества од­ним классом, во втором — различие экономических состояний, образовавшихся еще до политического подчинения общества одному классу. То и другое происхождение сословий имело неодинаковое дей­ствие на характер сословного деления: при политическом происхож­дении сословий общество стремилось распасться на немногие круп­ные части, разделенные резким неравенством прав и обязанностей, тогда как сословное деление, построенное на неравенстве экономи­ческих состояний, отличалось большей дробностью частей и мень­шей резкостью сословных различий. Этот неодинаковый процесс со­словного расчленения можно обозначить таким общим положением: чем резче сословное неравенство, тем проще сословное деле­ние; и наоборот: чем слабее сословное неравенство, тем слож­нее, т.е. дробнее, сословное деление.





Лекция III

Формула, выражающая ход уравнения сословий. — Место сословного государства в ряду преемственно сменявшихся общественных со­юзов. — Влияние сословного деления на политический порядок. — Ис­торические процессы, открывающиеся в истории сословий. — Памят­ники права как единственно надежные источники истории сословий.

Формула, выражающая ход уравнения сословий. Положение, сейчас высказанное мною об отношении сословного неравенства к дробности сословного деления, следует сопоставить с другим об­щим фактом, который мы заметили, обратившись к изучению со­словного строения общества. Этот факт состоит в том, что сослов­ное разъединение не было устойчивым состоянием общества, что им отличались вообще первые периоды политического общежития; но, достигнув известного напряжения, оно сменялось стремлени­ем к сближению и уравнению сословий. Понятно, что это стремле­ние обнаруживалось раньше и идет быстрее там, где сословия с самого своего возникновения стояли ближе друг к другу и где, вме­сте с тем, сословное деление было дробнее. То есть степень вза­имного отчуждения сословий и их дробности обусловливается их происхождением. Отсюда следует, что то или другое их происхож­дение оказывало действие не только на характер, но и на продол­жительность сословного склада общества. Известно, с каким упор­ством в государствах, образовавшихся путем завоевания, сословные различия держались не только против уравнительных идей, но и против открытых нападений низших классов на преимущества выс­ших. Из сопоставления обоих указанных положений можно вывес­ти следующее третье: уравнение сословий идет тем труднее, чем проще сословное деление и чем резче сословное неравен­ство. Иначе говоря: скорость сословного уравнения находится в прямом отношении к сложности сословного деления и в обратном отношении к степени сословного неравенства.

Этими тремя положениями и обозначается ход сословного стро­ения обществ. Политическое общежитие, повторяю, обыкновен­но начиналось установлением сословного неравенства и продолжалось уравнением сословий, а успех этого уравнения зависел от большей или меньшей дробности сословного деления и от степе­ни сословного неравенства. Теперь рассмотрим внутренние усло­вия сословного строения, чтобы видеть, какие силы управляли его ходом. Это поможет нам определить влияние сословного склада на государственный порядок.

Место сословного государства в ряду преемственно сменяв­шихся общественных союзов. Чтобы заметить эти условия и силы, надобно припомнить, какое место занимает сословное государ­ство в ряду преемственно сменявшихся общественных союзов. Политическому общежитию, основанному на целях общего бла­га, как известно, предшествовали естественные союзы, завязан­ные кровным родством. В этих союзах не было равенства, но не было и сословий. Их место занимало разделение по возрасту: старшие составляли правящий класс, младшие — управляемое общество. В современном государстве тоже нет равенства и тоже нет сословий; их место занимают изменчивые экономические состояния. Наиболее налогоспособные, т.е. наиболее состоятель­ные, прямо или косвенно руководят делами государства, а наиме­нее состоятельные волей-неволей подчиняются этому руководству. Может быть, и капитал утратит политический вес, уступив свое место другой силе — например, науке, знанию. По крайней мере, о возможности управлять обществом средствами этой силы давно мечтали многие, мечтают и теперь. В государственном механиз­ме, который будет приводиться в движение этой силой, также не будет ни равенства, ни сословий; их место займут ученые степе­ни, и в законодательных собраниях депутаты с цензом очистят ска­мьи для делегатов ученых обществ.

Каждый из этих трех политических порядков построен по типу мелкого частного союза, который, очевидно, имел или получит в общежитии господствующее значение в момент построения соот­ветствующего ему порядка. Отношения классов в кровном союзе, т.е. по возрастным критериям, сняты, очевидно, с отношений по­колений в семье, т.е. отца, сына и внуков. Прототипом современ­ного государства ценза, очевидно, служит акционерная компания: здесь политический вес лиц зависит от количества голосов, а ко­личество голосов, как в акционерной компании, определяется количеством акций. Будущее государство власти знаний и науки устроится по образцу школы с разделением на учеников и учите­лей и с подразделением последних на старших и младших.

В каждом союзе порядок наводится особой силой. В первом слу­чае такой силой служит власть родителей или старших, во втором — сила капитала, в третьем — авторитет знания. По какому типу по­строено сословное государство и какая сила руководит в нем отно­шениями? В нем легко заметить две особенности: во-первых, на­следственность сословных прав и, во-вторых, различие занятий, обусловливаемое различием наследственных прав. Наследствен­ность прав есть юридический принцип, выработанный в кровном союзе согласно с общим началом этого союза, по которому все от­ношения определяются происхождением, т.е. становятся наслед­ственными; и права, однажды приобретенные, переходят к потом­ству приобретателя. Эта идея особенно ясно сказывается в преимуществах линии старшего сына, какие замечаем в кельтских кланах. Значит, сословное государство — ближайший преемник родственного союза. Вот его исторический возраст, место в про­цессе развития людского общежития. Различие сословий по за­нятиям указывает на момент экономического развития, с которым совпадало возникновение сословного государства. Кровные есте­ственные союзы, соединяясь, складывались в искусственные госу­дарственные общества в то время, когда начиналось разделение тру­да, когда кровные союзы переставали делать сами все им нужное и начиналась специализация занятий. Легко понять, что возникшая отсюда необходимость хозяйственного обмена между кровными союзами и была причиной искусственного соединения этих союзов в государство. Итак, наследственность сословных прав указывает на генетическую связь сословного государства с родовым союзом, а сословное разделение занятой есть то новое начало, которое было причиной соединения родовых союзов в государство.

Влияние сословного деления на политический порядок. Со­гласно с этим началом, люди в государстве должны были привы­кать к связям, которых не знали прежде. В кровных союзах сооте­чественниками считались родственники. Принадлежность к союзу рассматривалась как неизменное определение судьбы, и переход в другие союзы был немыслим как физическая невозможность,

как перемена пола. С образованием государства родственный круг разбивался по месту жительства, по занятиям, по общественным состояниям, забывая своего общего предка. Этим начинался но­вый подбор людей. Своих и чужих стали различать не по генеало­гическим воспоминаниям, а по сходству занятий и состояний, а так­же прав и обязанностей по отношению не к общему предку, а к общему государю. Сходство целей, понятий, нравов, прав и обя­занностей, разнообразных житейских отношений рождало новую могущественную связь между людьми — сословный интерес, за­нявший место чувства кровного родства.

Эта новая кристаллизация общества сильно действовала на за­конодательство. Задача закона — примирять частные интересы с общими, на которых держится государственный союз. Мелкие част­ные интересы, обобщаясь путем сделок или разъединяясь взаим­ной борьбой, соединяли отдельных лиц в крупные группы или раз­бивали уже образовавшиеся общественные соединения на мелкие части. Сообразуясь с ходом этого подбора, законодательство или создавало из однородных мелких классов крупные сословия, или крупные сословия делило на мелкие классы, обобщая или дробя распределяемые между ними права и обязанности.

От этой законодательной растасовки зависело и положение государственной власти. Если общество распадалось на мелкие части, которые никак не могли сложиться в крупные, плотные сословия, власть насильственно соединяла их для совокупной деятельности во имя общих интересов. Если в обществе сильно со­знание этих интересов, его части поневоле повинуются объединя­ющей их власти, потому что не могут ни соединиться все дружно против нее по причине взаимного антагонизма, ни подчиниться од­ной из частей из-за слабости каждой из них. Таким образом, рознь и дробность общественных групп ведут к усилению государствен­ной власти, к развитию политической централизации.

Иной род отношений устанавливался, когда общество делилось на крупные классы. Государственная власть или пользовалась со­действием всех их, если они действовали согласно, или опиралась на один из них, чтобы подчинить себе другие, если они были во враж­де друг с другом. В обоих случаях государственная власть принуж­дена была делиться своими полномочиями с сословиями, но госу­дарственный порядок строился неодинаково: в первом случае, при единодушии сословий, сословные интересы становились общими интересами государства, во втором — интересы одного сословия торжествовали над общими интересами государства и делали го­сударственную власть своим орудием. В средневековой Европе три сословия, призывавшиеся к участию в государственном управле­нии, — духовенство, дворянство и буржуазия — представляли осо­бые государства, между которыми с причудливой чересполосицей поделены были государственная территория и работавшее на ней низшее население. Так что средневековое западноевропейское го­сударство можно назвать федерацией трех сословных государств, соединенных в лице короля только династической связью. Это от­ношение сословного деления к политическому порядку можно вы­разить в таком положении: верховная власть в сословном госу­дарстве тем более подчиняется сословиям, чем их менее и чем резче они разъединены. Иначе говоря: сила давления сословных интересов на общие находится в обратном отношении к дробности сословного деления.

Исторические процессы, открывающиеся в истории. Отсюда можно видеть, что дает нам, т.е. какие исторические процессы вскрывает история сословий. Из истории образования сословий мы узнаем, как борются между собой частные интересы, как в этой борьбе из частных интересов вырабатывается путем обобщения и примирения сознание общих интересов, или как последние терпят крушение, разлагаясь на частные. Другой процесс вскрывается в истории разрушения сословий. Чем плотнее и замкнутее сословие, тем сильнее сжимает оно отдельных лиц своими требованиями, понятиями и нравами, сковывая личную свободу. Чем крупнее со­словные группы и чем неравномернее распределены между ними права и обязанности, тем труднее переход из одного сословия в дру­гое, тем более стеснено лицо в выборе житейских путей, тем более оно поглощено сословными интересами и тем труднее дается ему осознание интересов общих. Поэтому уравнение сословий есть од­новременное торжество и общего государственного интереса, и личной свободы. Значит, история сословий вскрывает нам два наи­более скрытых и тесно связанных друг с другом исторических про­цесса: развитие осознания общих интересов и высвобождение лич­ности из-под сословного гнета во имя общих интересов.

Памятники права как единственно надежные источники ис­тории сословий. И только в памятниках сословного законодатель­ства можно уловить оба этих великих и глубоко скрытых истори­ческих процесса. Напрасно будем искать их верное отражение в произведениях литературы и искусства. Такие произведения — плоды индивидуального сознания, а в индивидуальном сознании явления общественной жизни, отражаясь, преломляются под из­вестным углом, и историческая критика доселе не нашла надеж­ного способа точно измерять этот угол преломления. Факты об­щественной жизни в сознании наблюдателя становятся идеями, т.е. перестают быть фактами и возвращаются в ряд последних, когда облекаются в законодательные постановления. Общество, как живое и мыслящее существо, говорит своим особым языком, не похожим на тот, каким выражается индивидуальный ум. По­следний выражает свои идеи логическими понятиями или худо­жественными образами, а первое говорит юридическими норма­ми. Поэтому вы не удивитесь методологическому правилу, которым я закончу предварительные замечания свои о цели и при­емах исторического изучения сословий и которое вместе с тем объяснит вам, почему я в истории сословий в России буду опи­раться только на ограниченный запас источников. Общество со­словное или бессословное надобно изучать не в кабинете лите­ратора и не в мастерской художника, а в законодательномховете и судебной камере. Я знаю только одно место, где встречаются и объе­диняются оба этих процесса, из которых, собственно, и слагается вся история, — и работа индивидуального ума, и движение обще­ственного сознания. Это место — университетская аудитория.

Изложив эти общие соображения, которые послужат нам ру­ководством при изучении истории сословий в России, перейдем к самому предмету изучения.

Лекция IV

Скудость литературы по истории сословий в России. — Постановка изучения нашей истории в тридцатых и сороковых годах как одна из причин этой скудости. — Перечень важнейших сочинений по исто­рии русских сословий. — Пробуждение интереса к истории русского общества в пятидесятых годах и связь его с реформами минувшего царствования. — Научный интерес к историческому изучению рус­ских сословий. — Общая характеристика сословного процесса в Рос­сии сравнительно с западноевропейским. — Изменчивость и разно­образие оснований сословного деления русского общества. — Периоды истории русских сословий.

Скудость литературы по истории сословий в России. Изуче­ние истории сословий в России я должен начать коротким очер­ком того состояния, в каком находится в нашей литературе изуче­ние этого вопроса. Литература по истории сословий в России является едва ли не самым юным отделом в составе молодой рус­ской исторической литературы. Главной причиной этой запозда­лости истории русского общества надобно считать постановку дела изучения отечественной истории. [6] После Карамзина в нашей ис­торической литературе образовались два направления, которые, как серьезно и напрасно думали сторонники того и другого, су­щественно отличались друг от друга, даже исключали одно дру­гое. Одно из этих направлений обращало преимущественное вни­мание на историю государства, другое — на историю общества. Исследователи этого второго направления, впрочем, изучали не столько процесс сословного расчленения русского общества, сколько жизнь народа вообще. Народ — вот что составляло, пред­ает исторических изысканий целого ряда умных и даровитых исследователей и что они считали единственным предметом, достойным исторического изучения.

Постановка изучения нашей истории в тридцатых и сороко­вых годах как одна из причин этой скудости. Термин «народ» покрывал собою общество, а под «народом» разумели преиму­щественно или исключительно простонародье. В литературе тридцатых и сороковых годов образовалась даже целая историческая теория, которая довольно складно построила всю историю России не столько на ее действительных процессах, сколько на диалекти­ческом развитии понятия о народе, т.е. того значения, какое прида­валось этому понятию. Люди, державшиеся этой теории, конечно, не могли не знать, что и в нашей исторической жизни действовали общественные стихии, которые никак нельзя было бы подвести под такое понятие о народе; что и у нас из так называемой массы выде­лялись и действовали на ее поверхности высшие классы. Из затруд­нения, в какое ставились исследователи этим противоречием, они старались выпутаться двояким путем. Они или утверждали, что высшие классы выделялись из народа политически и экономиче­ски, как это было в древней Руси, не отрывались от него нрав­ственно, жили одной с ним жизнью, проникались одинаковым ду­хом; или же исследователи уверяли, что высшие сословия, отрываясь от народа, как это пошло со времени Петра, станови­лись против народа, являлись отщепенцами, которые изменяли народным началам, и как изменники переставали принадлежать народу, становились чуждым фактом для его истории.

При таком взгляде на общественное расчленение, высшие классы являлись наростом на народном теле, вредным в практи­ческом отношении и бесполезным в научном. Таким образом, ис­тория общественных классов превращалась в назидательную или обличительную повесть об отношениях общественных верхов к общественным низам, о спасительном единодушии обеих обще­ственных половин или о гибельном их антагонизме, причем честь единодушия всецело падала на народ, а ответственность за анта­гонизм возлагалась на высшие классы. Соответственно такому взгляду главными источниками изучения истории общества вы­бирались не памятники права, а либо предания о массовых, гур­товых движениях народа, либо жалобы древнерусских публицис­тов на неправды высших сословий по отношению к народу. В таком взгляде, если выкинуть из него излишнее обилие общих мест и положений, останется много погрешностей и, прежде всего по­грешность физиологическая. Нарост хотя и нарост, но остается органической частью живого существа, которая принимает учас­тие в жизни организма и даже иногда более активное, чем нор­мальная часть организма. Он вытягивает соки из организма и, смотря по состоянию последнего, либо истощает его, либо осво­бождает от вредных соков. Притом в этом взгляде было много не­сообразностей. Высшие классы представлялись как изменники на­родным началам, враги народа. На их отчуждении от родного народа строили даже целый, небывалый период нашей истории, начинавшийся деятельностью Петра, и весь смысл этого периода полагали в нравственном отчуждении высших классов от народ­ной массы. Добрые люди, державшиеся этого направления, сами того не замечая, вносили даже анархическую тенденцию в свои исследования. Они, подобно царю Ивану Васильевичу Грозному, беспричинно клали опалу на все высшие классы, а о простом на­роде говорили, что на него гнева и опалы нет. Эта, если можно так выразиться, демомания, или аристофобия, доходила даже до на­рушения-лояльности, - до нанесения политической обиды высшим классам. Ведь последние не тайком прокрадывались в наше об­щество, а существовали с ведома и разрешения законной верхов­ной власти, и их законные права и положение в государстве чрез­вычайно точно определены в IX томе Свода Законов.

Перечень важнейших сочинений по истории русских сосло­вий. Серьезный интерес к историческому изучению русских со­словий был пробужден не ранее или немного ранее пятидесятых годов текущего столетия и всего более возбужден был этот инте­рес покойным Соловьевым. Его старшие ученики работали в ука­занном им направлении и развивали его мысли в целом ряде дель­ных и трудолюбивых исследований. [7] Отзвук этого нового пробудившегося интереса слышен как в пространной истории Со­ловьева, так и в его отдельных статьях. В «Истории России» Со­ловьев или исследует обстоятельно, или лишь общими чертами отмечает ход сословного расчленения русского общества всюду, где этот ход становится уловим. И, что еще важнее, этот процесс у него поставлен в связь с условиями, действовавшими не только в политической, но по временам и в экономической жизни народа. Живость, с какой пробужден был этот интерес, вы почувствуете, читая, например, «Исторические письма» — одно из наиболее свежих произведений Соловьева, появившееся в 1858 г. В свое время эти письма читались с большим интересом и не утратили своего значения доселе.

Такое недолгое прошлое имеет за собою научная обработка ис­тории русского общества. Вот почему нельзя удивляться скудос­ти литературы по этому предмету. Этой литературой, по крайней мере, всем, что в ней заслуживает чтения, можно овладеть до­вольно в короткое время. В пятидесятых годах и позднее появля­ются вслед за порядочным для своего времени сочинением Пло-шинского «Городское или среднее состояние русского народа», напечатанным в 1852 г., статьи г. Чичерина, особенно его иссле­дование «Холопы и крестьяне в России в XVI в.», потом цельная монография Беляева «Крестьяне на Руси», представляющая опыт полной истории этого сословия и особенно ценная по обилию впер­вые изданных материалов, в ней напечатанных, далее ряд очерков г. Победоносцева по истории крепостного права в России со вре­мени Уложения. В конце шестидесятых годов было напечатано сочинение Пригары «О городских состояниях в России при Пет­ре Великом», представляющее опыт истории городских состоя­ний не только в это царствование, но идо него. Наконец, в 1875 г. вышел I том сочинения г. Дитятина «Устройство и управление городов в России», представляющий очень хорошо составленный очерк истории городов в России до XVIII в. и историю их устрой­ства до жалованной городовой грамоты 1785 г. включительно. Любопытно, что доселе не встречаем дельной, полной истории двух высших сословий России — дворянства и духовенства. Есть, прав­да, два общих сочинения по истории дворянства в России, из ко­торых одно принадлежит Яблочкову, а другое Порай-Кршицу,  [8] но эти сочинения заслуживают мало внимания. Серьезно и трудо­любиво составленное сочинение, но специальное, излагающее историю дворянства со времени Петра, принадлежит Романови­чу-Слав атинскому («Дворянство в России»). По истории ду­ховного сословия есть обширная и дельная монография г. Знамен­ского «Приходское духовенство в России со времени реформы Петра». К сожалению, эта монография очень мало касается по­ложения этого класса в древней России. Такой пробел в нашей исторической литературе надобно объяснять особенной трудно­стью и сложностью истории этих двух высших классов. Наконец, совсем не было сделано попытки представить связное изложение истории сословий в России в их взаимодействии. Я знаю один монографический опыт такого рода в «Истории местного управ-

ления в России» (1868) г. Градовского. Описывая устройство провинций в Московском государстве XVI и XVII вв., автор хо­тел представить положение и взаимоотношения трех основных классов русского общества: служилого, городского и земледель­ческого. К сожалению, этот опыт остановился на первом томе. [9] Вот почти все, что есть в нашей литературе крупного и ценного по истории общественных классов в России, если не упоминать о разных мелких статьях. Своим курсом я хотел бы несколько восполнить этот пробел, представив короткий и сжатый, более конспективный, очерк истории сословий в России и их взаимо­отношений до той эпохи, когда они получили свой окончатель­ный склад.

Пробуждение интереса к истории русского общества в пяти­десятых годах и связь его с реформами минувшего царствова­ния. Понятно, чем пробужден был интерес к истории наших со­словий с пятидесятых годов. Толчком, который обратил внимание любознательных людей на этот предмет, служили сословные ре­формы минувшего царствования. [10]Эти реформы, особенно одна из них, крестьянская, так глубоко изменившая положение и взаи­моотношения классов русского общества, впервые заставили ис­кать указания на средства их успешного осуществления в изуче­нии того, как строилось общество, затронутое этими реформами. Историческое изучение обыкновенно цепляется за сильное дви­жение, обнаруживающееся в обществе, и стремится иллюстри­ровать то, что становится насущным интересом минуты, дать от­вет на вопрос, составляющий злобу текущего дня. Реформы минувшего царствования, особенно крестьянская реформа 19 фев­раля 1861 г., вскрыли целый ряд неожиданных явлений, которые прежде не подозревались и которые указывали на сложные про­цессы, пережитые нашим обществом. Люди, занимавшиеся ис­торией западноевропейских обществ, издавна привыкли не­сколько свысока относиться к истории русского общества. Это русское общество представлялось им слишком простым по свое­му составу, с наивными формами и недостаточно определенными отношениями, обещавшими мало научно-поучительных данных.    [11]Таково было господствующее мнение. При поверхностном взгляде на развитие русского общества можно было найти некоторое оправдание этой привычке. В самом деле, что можно представить проще того склада, какой усвоило себе русское об­щество, например, в ту минуту, когда закрывал глаза великий преобразователь Петр I? Наверху этого общества стояла могу­щественная верховная власть, сосредоточенная в одном лице, а перед ней лежала огромная масса черного народа, руководимого по поручению верховной власти землевладельческим классом; и между этими двумя сословными стихиями робко жмутся незна­чительные переходные слои — духовенство, чиновничество, го­рожане, — жмутся, как будто ожидая, не придет ли кто оправдать их стесненное и игнорируемое существование. [12] Реформа 19 фев­раля вскрыла крепкие установления, чрезвычайно сложные и за­путанные отношения между разными классами; вывела на свет такие формы общежития, каких до этого времени самое сильное воображение не могло бы ни предположить, ни построить a priori. Все это заставило думать, что и наше общество пережило страш­но напряженную работу, которая только выразилась наружно в простых и немудреных формах.

Научный интерес к историческому изучению русских сосло­вий. Итак, научный интерес к истории нашего общества был воз­бужден его недавней перестройкой. Вот почему мы еще так мало знаем эту историю. Между тем, исторический склад нашего об-щества^ может быть, и сообщает всего более общенаучного инте­реса нашей истории. Этот склад очень своеобразен, и наблюде­ния над его ходом могут пригодиться при изучении какой угодно части исторической науки. Изучая эти сословия, встречаем отно­шения и формы, которые дают много материала для приложения сравнительного исторического изучения. Истинное назначение этого метода состоит не в том, чтобы искать сходство в различных явлениях, а в том, чтобы находить различие в сходных явлениях.

Общая характеристика сословного процесса в России срав­нительно с западноевропейским. При сходстве многих явлений нашего и западноевропейского обществ легко, однако, заметить еще больше особенностей, которыми отличается первое от по­следних и которые все можно свести к одной следующей: сравни­тельно более резкие сословные очертания и более сложные общественные формации на Западе достигались более быстрым и простым путем, тогда как более простые общественные форма­ции в России создавались процессом более продолжительным и сложным. У нас общественный процесс всегда сложнее, но об­щественные формы проще и сословные очертания менее резкие. Такая особенность нашего общественного развития невольно вы­зывает одно сравнение. Наше общество, кажется, шло путем, на­поминающим наши проселочные дороги: чтобы ими пройти не­значительное расстояние между двумя пунктами, надобно, благодаря извилинам пути, сделать столько шагов, сколько при более прямой дороге потребовалось бы, чтобы пройти расстоя­ние вдвое большее.

Изменчивость и разнообразие оснований сословного де­ления русского общества. Эта особенность, заметная в разви­тии разных сторон общественной жизни России, сказалась все­го резче в истории русских сословий. Сословное деление в России отличается необычайной подвижностью и изменчиво­стью. Общество несколько раз делилось и переделялось, нео­днократно меняло свою юридическую физиономию и свой состав. Следя за этими изменениями, историю русских сословий можно разделить на четыре периода, из которых в каждом было свое основание сословного деления, непохожее на то, на котором строилось сословное деление предшествующего или последую­щего периода. Первая формация русского общества, какая нам известна, обнаруживается в памятниках права XI и XII вв. По этим памятникам мы видим, что общество делилось на две резко разграниченные и неравные части, и первоначальным основа­нием для деления служило завоевание или вооруженное давле­ние. На этом основании строилось и держалось общество с IX до конца XII в. Рассматривая состав общества в удельные века (XIII, XIV и XV), встречаем другое основание, которым служил хозяйственный договор свободного лица с удельным князем. В период, когда созидалось Московское государство (в XVI и XVII вв.), основанием сословного деления служило различие го­сударственного тягла, разверстанного между классами общества по их хозяйственным положениям. Наконец, в XVIII в. сослов­ное деление перешло на новое основание, которым служило различие прав, распределенных между сословиями по их полити­ческому значению.

Периоды истории русских сословий. Таковы четыре периода в истории наших сословий и таковы основания, на которых в каж­дом из них строилось сословное деление. В первом периоде этим основанием было завоевание или вооруженное деление, во вто­ром — хозяйственный договор с князем, в третьем — разли­чие государственных повинностей, [13]в четвертом — разли­чие государственных и гражданских прав.



Лекция V

Хронологические пределы первого периода в истории русских сосло­вий. — Завоевание как первоначальное основание политического деления общества в этот период. — Военно-промышленное проис­хождение Киевского княжества. — Этнографический и экономиче­ский состав общества, объединенного киевскими князьями в IXи Х веках. — Следы сословного деления общества в Х и ХIвеках.

Хронологические пределы первого периода в истории рус­ских сословий. Я обозначил границами первого периода в исто­рии русских сословий конец IX и конец XIIвеков. Политическое расчленение общества в этот период держалось на завоевании. Но я высказываю это положение с оговоркой. Завоевание легло в основу сословного деления общества, но в продолжение периода это первоначальное основание так осложнилось новыми влияни­ями, что к концу XII века стало трудно распознать его в глубине общественного строя русской земли. Чтобы видеть, как положено, было это основание и какие влияния изменили потом строив­шиеся на нем сословные отношения, необходимо бросить беглый взгляд на происхождение той политической формы, под которой впервые соединились разнородные части русской земли в одно политическое целое. Этой формой было Киевское княжество, воз­никшее в конце IX века.

Я так представляю себе происхождение этой формы. В VIIи VIIIвв. от RX. западная половина восточной русской равнины заселена была восточными славянами. Хозяйственный быт насе­ления в этой полосе направлялся большим речным потоком — Днепром. По этой речной дороге шло давнее и живое торговое движение, вызванное и поддержанное еще до Р. X. многочислен­ными греческими колониями по северному берегу Черного моря. В это торговое движение втянулись и славянские поселенцы в Днепровье. Одно внешнее обстоятельство помогло их торговым успехам. В VIII веке Днепровье с южнорусскими степями завое­вано было хазарами. Хазарское иго оказало благотворное действие на промышленные успехи днепровских славян. Хазары, утвердив­шиеся в степях между Волгой и Днепром, скоро перешли к мирным промыслам и открыли своим днепровским данникам свобод­ный проход по многочисленным степным и речным дорогам. Та­ким образом, завязались тесные торговые связи Днепровья с чер­номорскими и каспийскими рынками. Это торговое движение вызвало среди славянских поселенцев Днепровья усиленную раз­работку богатств русского леса, преимущественно добычу пуш­ного зверя. Торговые успехи развили русское мореходство, и рус­ские моряки уже в первой половине X века господствовали на Черном море. Арабский географ Масуди, писавший в это время, говорит о Руси, что она плавала по Черному морю, и никто кроме нее по нему не плавал. Следствием этих торговых успехов было появление древнейших торговых городов на Руси по главным реч­ным путям западной полосы. Около каждого из таких городов — Новгорода, Полоцка, Смоленска, Чернигова, Киева — из про­мышленных поселений образовался торговый округ, для которого город служил центральным складочным местом.

Это все факты, пережитые восточным славянством до IX века. С начала этого столетия Днепровье испытало ряд новых перево­ротов, источником которых был упадок хазарского владычества в Днепровье. Причиной этого упадка было появление в южнорус­ских степях новой орды, печенегов, которые еще в первой полови­не IX века прорвались из-за Волги сквозь хазарские жилища к Днепру. Печенеги стали грозить великой опасностью русской тор­говле. Хазары не могли более защищать русских купцов на восто­ке. Торговые города Руси сами должны были взять на себя охрану своих торговых путей и торговых оборотов. К тому времени отно­сятся укрепления торговых городов и их военно-политическое устройство, с каким они являются впоследствии в X и XI веках. Новая опасность пробудила в городах потребность в вооружен­ной силе. Эта сила постепенно стянута была в городах и состави­лась из различных элементов — как туземных, так и пришлых. Пришлым элементом вошли в состав этой силы заморские варя­ги, преимущественно скандинавы.

Завоевание как первоначальное основание политического деления общества в первый период. Появление этого вооружен­ного класса в торговых городах сопровождалось тем, что послед­ние подчиняли себе свои торговые округа. Это подчинение окрестного населения, для которого город служил торговым средоточи­ем, достигалось неодинаковым способом. В иных местах безза­щитные окрестные обыватели добровольно подчинялись большо­му городу, как укрепленному убежищу в минуту опасности. В других сами города, пользуясь своей вооруженной силой, на­сильно подчиняли окрестное население, для которого прежде слу­жили торговыми центрами.

Военно-промышленное происхождение Киевского княже­ства. Так около половины IX века на Руси обозначается ряд торгово-политических союзов, городовых областей, т.е. промыш­ленных округов, политически подчиненных главным торговым го­родам. Из всех этих городов с их округами особенное значение для всей полосы равнины, втянутой в торговый оборот, имел го­род Киев. Он возник со своим торговым округом на самом рубе­же степи. Таким образом, он служил главными воротами русской торговли, направлявшейся с севера и северо-запада на юг и юго-восток. Торговый оборот на Руси прерывался и останавливался, как скоро степные кочевники захватывали Киев в свои руки. От­сюда вышел общий экономический интерес, который привязы­вал все торговые города Руси к Киеву. Этот общий интерес со­стоял в том, чтобы Киев был всегда открыт для русского торгового движения, чтобы мимо него шел свободный путь по степным ре­кам к каспийским и черноморским рынкам, — [14] следовательно, чтобы в нем находилась сила, способная защищать этот по­граничный пункт от внешних врагов. Этот общий интерес и вызвал усиленное сосредоточие в Киеве вооруженного люда, дотоле рас­сеянного по русским городам. [15] Oколо киевского князя, вождя торговооборонительной вооруженной дружины, сосредоточива­лось более всего боевых сил, скоплявшихся в стране. С помо­щью этих сил киевский князь и подчинил себе остальные города и племена восточных славян. Действие общего интереса, создан­ного экономическим движением, ясно открывается в ходе подчи­нения русской земли киевскими князьями, совершившегося в IX и X веках.

Племена неодинаково легко принимали на себя киевское иго: одни подчинялись добровольно, другие надобно было завоевывать упорной борьбой. Рассматривая причины этой разницы, находим,

что племена или города, охотно признавшие над собой киевскую власть, —кривичи, северяне, поляне, — жили вдоль главной реч­ной торговой дороги, шедшей по Днепру с его северным водным продолжением — бассейном Ильменя. Напротив, племена, упор­но боровшиеся с Киевом, жили вдали от этой речной дороги. Зна­чит, киевскую власть охотно признавали нуждавшиеся в ней пле­мена, которые наиболее участвовали в торговом обороте. Напротив, населения, жившие вдали от этого речного пути и не разделявшие этого общего материального интереса, — племена древлян, радимичей и вятичей, — не чувствовали охоты призна­вать власть киевского князя и упорно с ней боролись. Таким об­разом, Киевское княжество имело двойное — военно-промыш­ленное — происхождение. Оно возникло при содействии общего интереса, созданного торговым оборотом, но этот интерес разде­лялся далеко не всеми частями русской земли. Эти не разделяв­шие его части нужно было подчинять силой оружия, завоевывать.

Этнографический и экономический состав общества, объ­единенного киевскими князьями в IXи Xвеках. Общество, объ­единенное властью киевских князей, довольно механически со­ставлено было из очень пестрых этнографических и экономических элементов. Единственный общий интерес, действовавший дале­ко не в одинаковой мере во всех этих элементах, был материаль­ный, состоявший в охране торговых путей и оборотов. Единствен­ной силой, поддерживавшей союз даже там, где слабо чувствовался этот общий интерес, был вооруженный класс, который образо­вался под рукой князя киевского из разнородного бродячего воен­но-торгового люда, скопившегося в торговых городах Руси. Этот люд был частью туземный, частью пришлый, варяжский. В свою очередь туземное население, городское и сельское, распадалось на несколько племен славянского и финского происхождения. Но с конца X века, когда почти все племена западной полосы стали уже данниками киевского князя, племенной антагонизм заметно стихает. Варяжские толпы, не переставая приливать на Русь из-за моря, мирно уживались с туземцами. Славянские племена, ра­зорванные между городовыми областями, по-видимому, начина­ли забывать свое племенное происхождение. Племенные различия и интересы уступали место провинциальным, областным.

Столь же неопределенны и экономические очертания обще­ства. Торговый капитал продолжал господствовать исключитель­но, не встречая до XI века соперника со стороны землевладения. «Руссы» — так называет арабский писатель первой половины X века Ибн-Даст верхние слои русско-славянского общества. Эти руссы, по его словам, не имели недвижимого имущества — ни деревень, ни пашен. Единственный их промысел состоял в тор­говле мехами. Военный класс, с киевским князем во главе, руко­водил торговым движением страны и принимал в нем живейшее участие, ежегодно посылая лодки с товарами в Царьград и на дру­гие черноморские и каспийские рынки. Зато и торговые города сохраняли военное устройство, какое усвоили они с начала IX века. Они образовали тысячи или городовые полки и участвовали в княжеских походах под командой выборных из городового купече­ства военно-городских старшин — тысяцких и сотских.

Следы сословного деления общества в X и XI веках. Но среди этого беспорядочного этнографического и экономического броже­ния в X и XI веках все заметнее начинает выступать наружу поли­тическое разделение общества. Завоевательные походы из Киева на непокорные туземные племена и оборонительная борьба со степ­ными врагами все более размножала вооруженный класс, предво­димый киевским князем, а служба по управлению завоеванными племенами все более обособляла его от управляемого общества, как властителя от данников. Класс этот все резче выделялся из во­оруженного купечества торговых городов, с которым он смешивал­ся до тех пор. Еще при князе Владимире Святом старцы градские, выборные военные управители торговых городов, заседали в Думе киевского князя рядом с его дружинниками-боярами. При Яросла­ве они уже не появляются в боярском совете, даже исчезают и из городской администрации: их выборные военно-административные должности замещались княжими боярами по княжему назначению. Так витязь, морской наездник, все более отчуждался от гостя, вооруженного купца, с которым он прежде шел об руку.

Политическое отчуждение начинало отражаться и на хозяй­ственном быту этих обоих родственных по происхождению клас­сов. При завоевании непокорных племен целые массы пленников становились рабами и делились между завоевателями. Ибн-Даст

в немногих словах живо описывает это явление. Руссы, говорит он, производят набеги на славян (т.е. на славян восточных); подъезжая к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен и продают. [16] Это наблюдение, очевидно, схвачено с завоеватель­ных походов первых киевских князей на славянские племена Днепровья — древлян, северян, радимичей и др. Слова Ибн-Даста подтверждает и наша Начальная летопись в рассказе о захвате Искоростеня Ольгой в 906 году. Ольга велела одних пленных го­рожан перебить, других «работе предасть, мужам своим», т.е. раз­дала в рабство своей дружине, а остальных оставила на месте пла­тить дань.

Таким образом, хозяйство военно-правительственного класса все более становилось рабовладельческим. Наполнив холопами свои городские дворы и сбывая излишек на заморских рынках, служилые люди с конца X или начала XI века нашли новое хозяй­ственное приложение холопскому труду: они начали селить своих холопов на приобретаемых земельных участках, эксплуатируя по­следние холопьими руками. Так возникло русское частное земле­владение, первые неясные следы которого в памятниках являют­ся в самом начале XI века. Землевладение еще резче обособило служилый класс от высшего городского купечества. Все это питало в военно-правительственном классе чувство политического превос­ходства над остальным обществом. Этим чувством и ассимилиро­вались разноплеменные элементы, из которых складывался этот военно-правительственный класс.

По мере усиления внешней борьбы, которую должны были вести киевские князья, в состав этого класса вытягивались бое­вые силы из разных племен, им подвластных. Владимир, после принятия христианства, начавши окружать Киев цепью укреплен­ных городков со стороны степи, вербовал в их гарнизоны лучших людей из новгородцев, кривичей, чуди, вятичей и других. Спло­ченный этим чувством политического превосходства, военно-правительственный класс усвоил себе сословное название Руси. Русь в X веке — термин не этнографический и не географиче­ский, а социальный, обозначавший господствующее сословие. До сих пор не объяснено этимологическое происхождение этого сло­ва. Под таким именем знают господствующий класс на Руси ви­зантийские и арабские писатели X века; этим именем называет его и наша древняя «Повесть Временных Лет», составляющая введение в Начальную летопись. Рассказав о том, как Олег утвер­дился в Киеве в 882 г., «Повесть» так характеризует состав его дружины: «беша у него Варязи и Словени и прочи, прозвашася Русью». Итак, Русью стали зваться по преданию Повести воору­женные разноплеменные соратники Олега, вместе с ним заняв­шие Киев.

Таковы признаки политического расчленения русского обще­ства в X и XI веках. Вы видите, что этим расчленением двигало завоевание. Но, служа рычагом общественного деления, завое­вание не было его первоначальным источником. Завоевательная роль военно-правительственного класса была подготовлена его экономическим значением, раньше создавшимся. Прежде чем стать с оружием в руках над покоренным населением страны, этот класс стянул в своих руках нити его хозяйственного оборота. Из этого сложного экономического и политического процесса и вышло довольно резкое сословное деление, какое открывается в памят­никах XII века, преимущественно в Русской Правде, окончатель­ную редакцию которой я отношу к этому столетию. Согласно с двойным происхождением Киевского княжества, военно-промыш­ленным, [17] и это сословное деление имело двойное основание.



Лекция  VI

Сословия по Русской Правде: княжие мужи, люди, холопы. — Источ­ники холопства. — Политическое основание сословного деления Рус­ской Правды. — След более раннего деления, имевшего иное основа­ние. Значение огнищан. — Экономические подразделения основных политических классов: бояре, закупы, смерды и боярские тиуны. — Связь экономических различий с юридическим неравенством как ос­нование этих подразделений. — Три момента в ходе сословного об­разования русского общества в первый период.

Сословия по Русской Правде. В Русской Правде очень яв­ственно обозначены три класса, на которые распадалось русское общество ее времени: это княжие мужи, люди и холопы. Эти классы отличались неодинаковой оценкой их значения перед за­коном, выражавшейся в неодинаковой заботливости, с какою за­кон охранял личную безопасность людей этих классов. [18] Так, убийство княжего мужа наказывалось двойной уголовной пеней (вирой); убийство людина — простой, а за убийство холопа не назначалось вовсе уголовной пени, но взыскивался только граж­данский штраф (продажа) с вознаграждением господина за вред, причиненный чужому имуществу. Закон различно ценил эти клас­сы по свойству отношений, в каких они стояли к князю, т.е. к вер­ховной власти.

Княжие мужинесли личную службу князю, люди платили ему дань, наконец, холопы не несли никаких государственных по­винностей, служа частным лицам и не имея прямого отношения к князю. Впрочем, кроме этой оценки жизни, Правда, не обозначает никаких других сословных прав — ни гражданских, ни полити­ческих, которыми различались два свободных класса — княжих мужей и людей. От этого, при ясном разграничении основных со­словий, остаются, неясны юридические особенности некоторых мелких классов, обозначающихся в их составе. Так, не все сво­бодные слуги князя считались княжими мужами: к последним причислялись только высшие военно-правительственные санов­ники, а рядовые ратные люди князя и низшие дворцовые слуги, конюхи, повара, сельские приказчики по тарифу жизни уравни­вались с простыми людьми, сходясь с княжими мужами только в личной службе князю. Они объединялись с этими мужами общим сословным названием дружины, но отличались особыми звания­ми молодшей дружины, отроков или детских.

Люди.Напротив, люди — податное простонародье — отли­чались от низшей дружины своим отношением к князю: как пла­тельщики податей, они относились к князю не одинокими лица­ми, подобно служилым людям, а целыми мирами, городскими или сельскими обществами, связанными круговой порукой в уплате податей и мирской ответственностью за полицейский порядок (ди­кая вира Русской Правды).

Холопы.Холопство является в Русской Правде суровым ин­ститутом с резко очерченными границами. Холоп, ударивший сво­бодного человека, еще при Ярославе мог быть за то убит безнака­занно потерпевшим. Правда не различает видов холопства: она знает одно холопство — обельное (облое — круглое), т.е. пол­ное, вечное, потомственное и наследственное. Как зависимость холопа переходила от него на его потомство, так и право на холопа передавалось господином своим наследникам. Рабовладение успело выработать довольно разнообразные источники холопства.

Источники холопства. Их было два ряда: холопами делались или по закону, или по договору. Принудительное холопство по за­кону создавалось четырьмя случаями: 1) пленом, 2) преступле­ниями, за которые закон навсегда лишал преступника свободы — например, разбоем, поджогом, конокрадством, 3) несостоятель­ностью купца-должника по его вине, если кредиторы не соглаша­лись ждать уплаты долга, и 4) происхождением от холопа. Добро­вольное холопство по договору создавалось тремя способами: 1) продажей в холопство, 2) женитьбой на холопке без уговора с ее господином, ограждающего свободу жениха, и 3) вступлением в частную дворовую службу приказчиком или ключником без та­кого же уговора слуги с хозяином. Холопство в Русской Правде является с такими резкими чертами неволи, которые лишали хо­лопа значения лица в юридическом смысле слова, приближая его

к вещи, к домашнему скоту. Но так как закон определял положение холопов, их отношение к господам, источники и границы холопства, то, очевидно, он рассматривал это состояние как особый класс в составе русского общества, отличавшийся от других классов тем, что он не имел прямого отношения к государственной власти, а свя­зан был с нею через посредство господ, которым служили холопы.

Политическое основание сословного деления Русской Прав­ды. Так гражданское общество по Русской Правде делилось на людей свободных, лично служивших князю, на свободных, пла­тивших ему дань миром, и на несвободных, служивших частным лицам. Отношение первых к князю было личное, вторых — кол­лективное, третьих — посредственное.

След более раннего деления, имевшего иное основание. В Русской Правде уцелел неясный след, указывающий приблизи­тельно на время, когда устанавливалось такое общественное де­ление. Узнаем, что оно было не особенно давнего происхождения. В одном списке Правды сохранился ряд статей, в которых изло­жены постановления, принятые на съезде старших сыновей Яро­слава. Эти статьи составлены, вероятно, в конце XI или в начале XII века и в измененном виде вошли в окончательную редакцию Правды, составленную в конце XII века, перемешавшись в ней со статьями разновременного происхождения. Отсюда узнаем, что еще во второй половине XI века, при сыновьях Ярослава, не был окончательно определен состав привилегированного класса княжих мужей. Русская Правда причисляет к лицам, убийство коих опла­чивалось двойной уголовной пеней, и тиуна конюшего, т.е. глав­ного приказчика княжеских табунов. Одна из статей, излагающих постановления съезда, гласит, что двойную пеню за убийство ко­нюха старого у стада установил впервые старший сын Яросла­ва Изяслав судебным приговором по делу о своем конюхе, убитом жителями Дорогобужа. «Конюх старый у стада» — это, очевидно, тиун или староста конюший, о котором говорит как о привилегиро­ванном княжем муже окончательная редакция Русской Правды.

Статьи, излагающие постановления съезда, сберегли намек и на общественное деление, предшествовавшее тому, которое обо­значено в окончательной редакции Русской Правды. Эти статьи еще не знают класса княжих мужей: там, где окончательная ре­дакция упоминает об этом классе, они говорят об огнищанах. Только в одной статье, заимствованной из постановлений съезда, окончательная редакция повторила этот термин, не заменив его званием княжа мужа1. Очевидно, во второй половине XII века, когда составлялась окончательная редакция Правды, слово ог­нищанин было обветшалым термином, повторявшимся по при­вычке, но уже вытеснявшимся из ходячего юридического языка. Объяснение этого термина затруднялось неизвестностью древ­него значения термина огнище. Один памятник объясняет это значение. В XI веке на Руси было списано с болгарской рукописи несколько слов Григория Богослова, переведенных для болгар. Но в русском списке встречаются вставки и переделки, произведен­ные, очевидно, русской рукой. В одном из этих слов термином «ог­нище» переведено греческое άυδράπoδα  (единств, ч. άυδράπoδoυ) — рабы, челядь. Значит, огнищанин — рабовладелец.

Значение огнищан. Если Русская Правда дает огнищанину привилегированное положение, какое в ее время занимали кня­жие мужи, то в этом надобно видеть ее воспоминание о том вре­мени, когда такое положение создавалось условием экономиче­ским, а не политическим, не службой князю, а рабовладением. Точнее говоря, когда рабовладение служило самой характерной особенностью господствующего класса. Таким временем были IX и X века, когда киевский князь со своею дружиной завоевывал не­покорные племена Руси, обращая пленных в рабство; когда, по приведенному выше замечанию Ибн-Даста, арабского писателя первой половины X века, Русь делала набеги на славян, подъез­жая к ним на кораблях, забирала их в плен и продавала. Тогда огнищанами преимущественно были те же княжие мужи, обла­датели военной добычи; но их ставила во главе общества еще не служба князю, а обладание этой добычей, — т.е. не право, а сила. Тогда привилегированным считался не правитель, а завоеватель. Так в древнейшем туземном памятнике права вскрывается перво­начальное основание общественного деления, и этим основанием является завоевание. Из того же сопоставления окончательной

1 Русская Правда, изд. Калачева, 1,32; II 72.

редакции Правды со статьями съезда Ярославичей оказывается, что XI век был временем, когда русское общество, делившееся первоначально на завоевателей и побежденных, превратилось в союз управителей и управляемых.

Экономические подразделения основных политических классов. Нои этот преобразившийся общественный состав недол­го сохранял свою первоначальную простоту. В Русской Правде, особенно в ее поздних статьях, сохранились следы дальнейшего общественного деления. В составе основных сословий стали обо­значаться новые классы, и признаки, их обособлявшие, не похо­жи на те, которыми различались основные сословия. Так, среди княжих мужей появляются бояре.

Бояре. Русская Правда едва знает это состояние и обозначает его такими бледными чертами, по которым с трудом можно рас­познать его юридический и экономический облик. Она говорит о боярских холопах, о боярском сельском или земледельческом при­казчике и наемном работнике1. Очевидно, Русская Правда придает боярину значение крупного привилегированного рабовладельца и землевладельца; такое значение сохранял этот термин и в русском гражданском праве позднейших веков. Далее, в сословии людей выделяются два особых класса — закупов и смердов. Появление тех и других, по-видимому, было связано с выделением класса бояр. По некоторым указаниям можно думать, что первоначальным ра­бочим населением боярских вотчин была челядь, руками которой землевладельцы эксплуатировали свои земли. Но чем более раз­вивалось боярское землевладение, тем больше привлекали бояре на свои земли хлебопашцев из свободного населения. Эти хлебо­пашцы получали от землевладельцев ссуду на обзаведение и зе­мельные участки в пользование, которые обрабатывали барским скотом и барскими орудиями, за что работали на землевладельца.

Закупы. Смерды. Такие работники-арендаторы и носят в Рус­ской Правде название ролейных (пахотных) закупов или наймитов. [19] Состояние закупов помогает объяснить значение класса

1 Русская Правда, изд. Калачева, II, 42 и 11.



смердов, очень неясно обозначенного в Правде. Этому термину Правда, по-видимому, придает двоякое значение: свободного про­столюдина вообще и свободного крестьянина в частности. Правда указывает на ближайшее отношение смерда к князю: князь наследо­вал имущество смерда, не оставившего после себя сыновей. Позднее в новгородской и псковской областях XIII и XIV веков смердом назы­вался вольный хлебопашец, пользовавшийся казенной землей, т.е. государственный крестьянин. По-видимому, такое же значение имел этот термин и во времена Русской Правды: так назывался вольный хлебопашец, живший на княжеской земле. Когда княжеская власть укрепилась, в состояние смердов попали все свободные сельские обыватели, жившие на землях, не принадлежавших частным владель­цам, потому что все такие земли были признаны княжескими, госу­дарственными. Этим и отличались смерды от закупов.

Боярские тиуны. Наконец, в составе холопства Русская Правда различает разряд высших холопов, отличавшихся от про­стых чернорабочих невольников тем, что им господа поручали дол­жности по управлению своими имениями. Этот класс носит в Правде название боярских тиунов (приказчиков).

Связь экономических различий с юридическим неравен­ством как основание этих подразделений. Перечисленные клас­сы по происхождению своему не были новыми сословиями, от­личными от тех, на какие делилось общество по свойству отношений лиц к князю. Это были различные экономические по­ложения, в которые становились лица тех же сословий. Бояре были те же княжие мужи или члены дружины, только приобретавшие земельную собственность. Смерды были свободные «люди», от­личавшиеся от других лиц этого сословия, свободных тяглых го­рожан, тем, что они занимались хлебопашеством, обрабатывая участки государственной земли своим инвентарем. Закупы были те же смерды, только работавшие на землях частных владельцев и не имевшие своего инвентаря или земледельческого капитала, которыми ссужали их землевладельцы. Боярские тиуны отличались от рядовых холопов тем, что управляли привилегированными боярскими хозяйствами и за то пользовались некоторыми имущественными льготами, каких не имели чернорабочие холопы.

Но эти хозяйственные состояния в Русской Правде были уже разделены юридическим неравенством — различием прав. Бояре пользовались преимуществом, в силу которого могли завещать свое движимое и недвижимое имущество дочерям, если не оставляли после себя сыновей. Напротив, имущество смерда, умиравшего бессыновным, его участок, двор и движимость, переходило к князю; только незамужние дочери, остававшиеся после смерда, получали часть его движимости. Это ставило смерда ниже других «людей » — свободных тяглых горожан, которые по Русской Правде, наравне со служилыми людьми, могли завещать свое имущество детям, а при их отсутствии родственникам, как хотели. Еще ниже смердов стояли закупы. Смерды, несмотря на ограничение права завеща­ния, оставались лично свободными людьми. Ссуда делала закупов должниками владельцев и ставила их в личную зависимость от по­следних, сообщая им характер полусвободных людей. Такой харак­тер этого состояния обнаруживался в том, что, во-первых, хозяин пользовался правом подвергать своего закупа телесному наказа­нию за вину; во-вторых, закуп мог быть свидетелем на суде только в незначительных тяжбах и при отсутствии свидетелей из свобод­ных лиц; в-третьих, закуп не отвечал сам за некоторые свои пре­ступления, например, за кражу: пеню за него в таком случае пла­тил хозяин, который за то превращал его в полного своего холопа.  [19] Из этих ограничений свободы закупа видно, что, несмотря на долговое обязательство и обусловленную им обязательную ра­боту закупа на господина, первый не считался холопом последне­го\" [20]. Закуп по Русской Правде мог всегда прекратить свою зави­симость от господина, заплатив ему долг, и закон ставил известные пределы судебной власти господина, как и его праву на труд заку­па. Но те же ограничения свободы последнего указывают на уси­лия владельцев сравнять закупов со своими сельскими холопами. Наконец, боярские тиуны, оставаясь холопами, пользовались не­которыми правами свободных лиц и тем приближались к состоя­нию закупов: суд принимал их свидетельские показания «по нуж­де», когда не было свободных свидетелей; за убийство тиуна, как и свободного простолюдина, закон назначал сорокагривенную уголовную пеню, а не двенадцатигривенный штраф, как за убийство простого холопа. Итак, закон придавал неодинаковое юридическое значение лицам, различавшимся хозяйственным положением.

Таким образом, новое экономическое деление общества, обо­значившееся в пределах прежнего юридического, в свою очередь стало превращаться также в юридическое. Но это новое деление не вполне совпадало с прежним, было дробнее его. Оно разбива­ло общество не на три сословия, как прежнее, а на шесть состоя­ний: это были бояре, свободные тяглые горожане, смерды — сво­бодные государственные крестьяне, закупы — полусвободные владельческие крестьяне, боярские тиуны — привилегированные холопы и, наконец, рядовые холопы. Самое основание этого ново­го деления был не то, на каком держалось прежнее. Три прежних класса различались политическими признаками — неодинаковым отношением лиц к князю и неодинаковым отношением княжеско­го закона к лицам. Неодинаковое отношение лиц к князю выра­жалось в различии государственных повинностей, падавших на людей служилых, тяглых и холопов. Неодинаковое отношение за­кона к лицам выражалось в различной пене, какую давал закон лицам разных классов по свойству их отношений к князю, неоди­наково наказывая за их убийство. Но мы видели, что с этой оцен­кой Правда не соединяла никаких других прав, которыми разли­чались бы свободные классы княжих мужей и людей. Новые, более дробные классы различались двумя другими признаками — эко­номическим и юридическим: различием имущественных состоя­ний и соединенным с ним неравенством гражданских прав. Таким образом, различие прав вырабатывалось не из отношений обще­ства к верховной власти, а из экономических отношений лиц меж­ду собою, из имущественного неравенства людей. Очевидно, это была новая, более сложная формация общества, выработавшая­ся путем дальнейшего дробления из того общественного склада, какой установился в XI веке. Отношение этой новой формации к прежнему складу можно обозначить так: русское общество, в XI веке делившееся по государственным обязанностям на три класса, в XII веке стало делиться еще по гражданским правам на шесть классов.

Три момента в ходе сословного образования русского общества в первый период. Итак, в продолжение первого периода преемственно обозначились три формации русского общества, из которых каждая следующая была осложнением предыдущей. Первоначально общество распалось на два класса — на завоевате­лей и побежденных. Потом общество разделилось на три части — на военно-правительственный класс, свободное простонародье и крепостную челядь. Наконец, эти три класса подразделились на привилегированных землевладельцев, свободных горожан, государ­ственных крестьян, владельческих крестьян и на холопов — приви­легированных и рядовых. Первая формация строилась вооруженной силой, завоеванием; вторая — законодательной властью, которая была создана этой силой; третья — работой капитала, т.е. народ­но-хозяйственным оборотом, который установлен был завоеванием, и общественные последствия которого должна была признать законодательная власть. Таким образом, завоевание послужило исходным пунктом сословного процесса, совершавшегося в пер­вый период, и направляло его во всех моментах, последовательно им пройденных.

Но несколько позднее этого процесса, вышедшего из завоева­ния, начался другой, источником которого служил другой факт и который внес глубокие перемены в общественный склад, создав­шийся под влиянием завоевания. Этим фактом было распростра­нение христианства на Руси с конца X века.



Лекция VII

Положение церкви в русском обществе в первые века христианства на Руси. — Состав церковного общества. — Сходство церковного общества с государственным по составу. — Отличие церковного общества от государственного по устройству. — Отношение цер­ковного деления общества к политическому. — Воздействие церкви на состав государственного общества. — Перемены, внесенные цер­ковью в русское рабовладельческое право: 1) обычай благотвори­тельного освобождения по завещанию, 2) случаи обязательного да­рового отпуска на волю, 3) принудительный выкуп на волю. — Следствия перемен в рабовладельческом праве для личного и имуще­ственного положения холопов. — Выводы из сказанного.

Положение церкви в русском обществе в первые века хрис­тианства на Руси. Рядом с тем делением, какое вносилось в обще­ство государством XI и XII веков, и церковь делила его по-своему. Христианская церковь явилась на Русь вполне организованным учреждением, с выработанными источниками права. Эти источни­ки были двоякие: церковные каноны и византийские император­ские законы с перебранными в них остатками римского права. Пер­вые были для церкви обязательным руководством, вторые имели только авторитет привычной традиции и юридической выработки. Применение тех и других к жизни русского общества создавало много затруднений. По отношению к русскому праву те и другие источники представляли более новизны, чем противоречий, уста­навливая такие отношения, которых не знала русская жизнь или не считала доступными юридической нормировке. Русь, например, не понимала, как может быть поводом к судебному иску брань, не при­чиняющая ни личного, ни имущественного вреда. Поэтому церкви приходилось более созидать, чем реформировать, более бороться с юридическим непониманием, чем с юридическими предрассудка­ми. Это и определило ее образ действий. Она не столько противо­действовала встреченному на Руси порядку, сколько приноравли­валась к нему; терпеливее относилась к положительным порокам, чем к отрицательным недостаткам; ее более огорчало равнодушие к новому, чем упорство в старине.

Состав церковного общества. Точно так же церковь действо­вала и в устроении общества. С принятием христианства посто­янно возникали отношения, не укладывавшиеся в рамки установ­ленного порядка. Из общественного строя выпадали лица, с которыми закон не знал что делать. Сирота, увечный, больной, вольноотпущенный набожного новокрещенного господина не зна­ли к какому пристать классу, и во имя христианского сострадания вопияли о помощи. Все такие брошенные общественные элемен­ты и вошли в состав нового класса русского общества, получив­шего название церковных или богадельных людей. Этих бога­дельных или церковных людей государство охотно предоставило исключительной заботливости церкви. Это общество было очень пестро по своему составу. Его части обыкновенно перечислялись в церковных уставах, которыми христианские князья Руси, начи­ная с первого из них — Владимира Святого, определили положе­ние церкви в своем государстве, указывали судебно-полицейские и благотворительные дела, поручаемые церковной власти, и вы­деляли ей из своих имений и доходов материальные средства, не­обходимые для ведения этих дел. По признакам, какими обуслов­ливалась принадлежность лиц к церковному обществу, в составе последнего можно различить такие разряды.

1 )Лица черного и белого духовенства с семьями последне­го. Назначение этих лиц — руководить христианами на пути ду­шевного спасения совершением таинств, пастырским словом и живым назидательным примером. То и другое духовенство состав­лялось из лиц разных классов гражданского общества, начиная с князей и кончая холопами.

2) Миряне, служившие материальным нуждам церкви.В древних церковных уставах из таких слуг обычно упоминаются

просвирни и свещегас (церковный служитель при богослужении).

К этому разряду можно причислить и прикладней — холопов, по­

жертвованных церкви. Она обыкновенно возвращала таким холо­

пам личную свободу и назначала на службу при церковных учреж­

дениях, которым они были пожертвованы.

3) Миряне, занятия которых подлежали ближайшему на­по их тесной связи с ведомством церк­

блюдению духовенства

ви. Таковы были повивальные бабки и врачи — «бабы вдовицы»

и «лечцы», как тогда говорили. Те и другие помогали духовенству

следить, все ли новорождающиеся принимают крещение, а уми­рающие напутствуются по церковным правилам. В первую пору христианской жизни Руси, когда многие, наружно принявши но­вую веру, уклонялись от предписываемых ею обязанностей, такое наблюдение было очень важной заботой церкви. Кроме того, вра­чи были обязаны служить в больницах, которые заводила и со­держала церковь.

4)  Миряне, вследствие болезни или увечья лишавшиеся способности работать и нуждавшиеся в благотворительной поддержке, — слепые, хромые, вообще калеки.

5)  Миряне, из набожных побуждений добровольно становив­шиеся или чужой волей поставленные в такое положение, которое делало для них необходимой юридическую защиту или матери­альную помощь. Таковы были паломники — путешественники-богомольцы, странники, питавшиеся подаянием и для того ста­новившиеся при храмах во время богослужения; прощеники или пущеники — холопы, отпущенные на волю при жизни господина благотворительным образом, без выкупа. Затем, задушные люди — рабы, получавшие свободу по завещанию на помин души.

Наконец, 6) миряне, по собственной вине или несчастной случайности принужденные выступить из своего состоя­ния и лишиться соединенных с ним прав или средств к жиз­ни. Таковы были сыновья духовных лиц, по безграмотности ли­шавшиеся возможности вступить в духовную службу; купцы, становившиеся несостоятельными должниками и с потерей капи­тала принужденные прекратить торговлю; холопы, выкупавшие­ся на волю и остававшиеся без общественного положения и опре­деленного рода жизни. Наконец, князья, преждевременно осиротевшие и остававшиеся без княжества, выпадавшие из вла­дельческой очереди, по которой потомки Ярослава занимали кня­жеские столы в русской земле. Безграмотные сыновья духовен­ства, обанкротившиеся купцы, выкупившиеся на волю холопы и преждевременно осиротевшие князья — эти четыре разряда лиц носили в древнерусском праве XII века название изгоев. К ним можно причислить и лиц монашествующего духовенства, которые слагали с себя иночество и возвращались в мир. Этот разряд лиц в одном из списков устава Владимира Святого обозначается сло­вами: «кто порты чернеческие свержет».

Таков состав церковного общества по княжеским уставам XI и XII веков. Я намеренно подробно перечислил его составные эле­менты, чтобы нагляднее обозначить его пестроту. Наружная юри­дическая особенность, которой оно отделялось от гражданского общества, состояла в подсудности. По всем делам, по которым светские люди ведались в княжеском суде, люди церковные су­дились духовными судьями — митрополитом и епископами, либо их уполномоченными. С течением времени церковное общество стало еще сложнее. Особенно расширился разряд церковных слуг. Когда церковные учреждения стали приобретать недвижимые имущества, крестьяне, селившиеся на церковных землях, также получили характер церковных людей и подлежали полной либо ограниченной юрисдикции церковных землевладельцев по уголов­ным и гражданским делам. Для управления церковными земля­ми и благотворительными учреждениями, порученными церкви, для ведения дел сложной церковной юрисдикции, с течением вре­мени образовался многочисленный штат светских слуг церкви — таких же служилых людей, какие были орудиями княжеского, го­сударственного суда и управления, и с одинаковыми званиями бояр, стольников, дворян и т.д. Митрополичьи бояре и слуги впо­следствии даже участвовали в вооруженной защите страны вмес­те с княжескими ратными людьми, ходили в походы под командой особого митрополичьего воеводы.

Сходство церковного общества с государственным по соста­ву. Все это делало церковное общество по составу очень похожим на государственное. За исключением самого духовенства церков­ное общество состояло из таких же точно элементов, какие входили в состав государственного. У церкви были свои бояре и вольные слуги, свои крестьяне и даже горожане, потому что она владела не только селами и деревнями, но и целыми городами. Еще в начале XIII века епископ владимирский Симон в послании к киево-печерскому монаху Поликарпу писал о кафедральных церквах своей епар­хии, церкви владимирской и церкви суздальской, сколько имеют они городов и сел, и всем этим владеет «моя худость». В уставе князя Всеволода даже предполагается возможность церковных бо­гадельных князей. Таким образом, церковное общество не входило в общий строй государственного как однородное, цельное сословие, не становилось в один ряд с другими его классами, а выделя­лось из него как особое, параллельное ему общество. Духовенство, руководимое всероссийским митрополитом, стояло во главе этого общества как правящий класс, как власть, у которой были свои орга­ны управления и свои подвластные. Итак, церковное общество XI и XII веков нельзя назвать сословием.

Отличие церковного общества от государственного по устройству. Но, при сходстве в составе, церковное общество рез­ко отличалось от государственного по своему устройству. Основа­ния того и другого были совершенно различны. Положение лица в государственном обществе определялось его правами и обязан­ностями или его экономическим состоянием. Положение лиц в цер­ковном обществе определялось их нравственно-религиозным на­значением или степенью нужды в чужой помощи. Наибольшей властью в нем облекались лица, отказывавшиеся от всех благ мира — монахи-иерархи. Наиболее привилегированными, т.е. наименее обязанными, считались в нем люди наиболее беспомощ­ные — убогие и бесприютные. Если государственное общество было похоже на тогдашний большой русский дом с хозяином, при­казчиками и рабочими слугами, то общество церковное было уст­роено по образцу богадельни, в которой, по евангельскому слову, хотящий быть больше всех должен стать слугою всех. Таким обра­зом, церковь осложнила общественное деление, внесла в него но­вые мотивы, поставила общежитию неведомые задачи и, согласно с ними, заставила людей установиться в новые ряды и шеренги.

Отношение церковного деления общества к политическому.

Легко заметить, что церковь делила общество совсем не в том на­правлении, как государство: последнее резало его горизонталь­но, на политические и экономические слои, лежавшие один на другом; церковь, напротив, делила общество вертикально, сверху вниз, отрезая куски от разных общественных классов и для своих целей, расставляя их совершенно не в том порядке, в каком рас­ставлял их государственный закон.

Воздействие церкви на состав государственного общества.

Но, поставив рядом с государственным обществом свое особое общество, состоявшее из тех же элементов, но устроенное на иных основаниях, церковь оказала сильное воздействие и на состав са­мого государственного общества. Переработку последнего она вела снизу — с класса, лежавшего в самой глубине его и, следо­вательно, наиболее обремененного — с холопства. 121Юна произ­вела в русском рабовладельческом праве такой решительный пе­релом, которого одного было достаточно, чтобы дать церкви место в ряду главных сил, созидавших наше общество. Этот перелом обо­значился тремя переменами.

Перемены, внесенные церковью в русское рабовладельче­ское право.

1. Обычай благотворительного освобождения по за­вещанию. Во-первых, церковь ввела в русское общество обы­чай благотворительного освобождения рабов по завещанию. Этот обычай был принесен из византийского общества, где его источ­ником было внушаемое христианам сознание нравственной не­справедливости рабства. Это сознание успело давно проникнуть в византийское законодательство. Закон императора Константи­на Багрянородного, относящийся к половине X века, постановил посвящать Богу треть имущества, оставшегося без прямых наслед­ников. В состав этой трети отчислялись все рабы, оставшиеся пос­ле умершего, которые при этом получали свободу. Мотивируя этот закон, император признал наследственность рабства учреждени­ем богопротивным и бессовестным. Допустить, говорил закон, что и самая смерть господина не разбивает тяготеющих на рабе оков, значило бы оскорбить святость Божию, мудрость государя, самую совесть человека.  [22] Действуя во имя этих понятий, духовенство путем исповеди и участия в составлении завещаний, укрепило среди рабовладельцев обычай отпускать по смерти свою челядь или часть ее, чтобы создать из отпущенных вечных богомольцев за освободителя.

2. Случаи обязательного дарового отпуска на волю. Вторая перемена состояла в установлении случаев обязатель­ного дарового отпуска холопов на волю. Церковь успела устано­вить в XI и XII веках три таких случая. 1) Раба, прижившая детей от собственного господина, по смерти его обязательно освобож­далась вместе с прижитыми детьми. 2) Свободный человек, со - вершивший насилие над чужой рабой, тем самым делал ее сво­бодной. 3) Холоп или раба, которым причинено увечье по вине\'их господина, становились свободными.

Два первые случая обязательного дарового освобождения не были заимствованы прямо из греко-римского права. Они были плодом самостоятельного опыта русского духовенства в приме­нении греко-римского и церковного права к туземным нравам. В греко-римском праве очень точно была определена зависимость юридического положения детей от юридического состояния их родителей. Это определение основывалось на возможности или невозможности законного брака между лицами разных состояний, на которые делилось римское общество. Здесь действовало пра­вило: если родители были люди разных состояний, между кото­рыми закон допускал брак, то дети наследовали состояние отца; в противном случае — состояние матери. Так, закон не допускал правильного брака свободного лица с несвободным; поэтому дети свободного и рабы рождались рабами, дети свободной и холопа — свободными.

[23]Эти определения имели целью оградить интересы, связан­ные с правами римского гражданства, от слишком обильного при­лива чуждых элементов в состав гражданства. Византийское за­конодательство усвоило себе эти римские постановления и, переработав их, вносило в византийские кодексы, например в Эклогу, кодекс VIII века, и в Прохирон, кодекс IX века. Христи­анская церковь была равнодушна к языческим институтам, кото­рые ограждались этими определениями. Но она старалась усво­ить и охотно принимала лишь те из них, под защиту которых можно было поставить более дорогие ей интересы. Так, не отвергая пря­мо неравных браков, т.е. брачных союзов лиц различных состоя­ний, между которыми римское право не допускало законных бра­ков, церковь, в интересах чистоты семейных нравов, провела в упомянутые кодексы постановление, в силу которого конфиско­валась по закону раба, ставшая наложницей женатого господина: местный правитель обязан был продать такую соперницу домохо­зяйки в пользу казны за границу области.

Далее под влиянием духовенства получил более широкое дей­ствие в греко-римском праве особый способ отпуска рабов на волю, носивший название молчаливого освобождения — σωπηράέλενθερία , tacita libertas. Такое освобождение имело ме­сто в том, например, случае, когда господин вступал в связь, как с женой, с выкупленной им пленницей. Пленница получала сво­боду в силу презумпции, т.е. юридического предположения, что господин, вступая с ней в связь, тем самым прощал ей стоимость выкупа и, следовательно, возвращал ей свободу. В древнерус­ском обществе долго и по принятии христианства господствова­ли чрезвычайно неопрятные отношения к холопкам. [24] Духовенство не имело прямых средств бороться с этим обычаем. Оно подступило к нему осторожно, со стороны. Щадя местные при­вычки и не покидая принесенных из Византии понятий о значе­нии общественных состояний в брачных отношениях, церковь не принуждала неженатого господина закреплять свою связь с ра­бой женитьбой на ней и не разрывала насильственно связи с ней женатого господина. Она оставляла рабу-наложницу при том и другом до его смерти. Но, применяя к таким связям римскую презумпцию молчаливого освобождения, она требовала, чтобы раба, прижившая детей со своим господином, по смерти его по­лучала свободу, право на которую она приобрела самой связью с ним. Это право переходило от матери и на прижитых ею де­тей.

Последовательно развивая ту же презумпцию, русское духо­венство прилагало ее и к случаям насилия, совершенного сво­бодным человеком над чужой рабой: такая раба получала свобо­ду независимо от того, сопровождалось ли насилие известным положением или нет, т.е. учинивший насилие должен был выку­пить ее у господина. Так сложилась в нашем праве норма, выра­женная в известной статье Русской Правды, которая гласит, что дети рабы, прижитые от господина, не участвуют в разделе остав­шегося после него наследства наравне с законными наследника­ми, но получают свободу вместе с матерью. Впрочем, Русская Правда недосказала всего: духовенство добилось большего. В Ви­зантийском законодательстве было точно определено, какую часть отцовского имущества и в каких случаях получали его незакон­ные дети. Применяя эти византийские постановления, и русское духовенство провело в законодательство «урочную прелюбодей­ную часть», которая обязательно выдавалась детям рабы из иму­щества прижившего их господина матери. Эта урочная прелю- бодейная часть является как обязательное постановление в цер­ковном новгородском уставе Всеволода Мстиславича 1130-х го­дов.

Я изложил историческое происхождение двух случаев обяза­тельного дарового отпуска холопов на волю, чтобы показать, как русское духовенство применяло греко-римское и церковное право к местным общественным условиям.

3. Принудительный выкуп холопов на волю. Третья пе­ремена, внесенная церковью в русское рабовладельческое пра­во, состояла в установлении принудительного выкупа холопа. [25] Греко-римское право в иных случаях обязывало господина от­чуждать своего холопа, получая за него вознаграждение или вы­куп. Таких случаев было два: жестокое обращение с холопом и выкуп пленника. В первом случае господина принуждали продать холопа в другие руки, во втором — сам холоп мог выкупиться без согласия господина. Как известно, по греко-римскому праву сво­бодный человек, попавший в плен к неприятелю, считался рабом и в своем отечестве. Тогда все права, которыми он пользовался дома, приостанавливались до его возвращения. Если соотече­ственник выкупал такого пленника, последний ставился в личную временную зависимость от него, которую мог прекратить по сво­ей воле, уплативши ему условленную сумму. Если он не был в состоянии уплатить ее, он оставался у выкупившего как бы наем­ным работником, и тогда судебным порядком определялось, по скольку зачитывать пленнику в счет выкупной суммы каждый год его работы.

К русскому рабовладению X—XII веков удобно применялось это греко-римское постановление о выкупе пленных. Огромное количество русских рабов получалось из туземного населения. Князья и их дружины, завоевывая непокорные племена или враж­дуя между собою, массами обращали туземцев в рабство, прода­вая их туземным же купцам. Применяя к этим пленным туземцам греко-римское постановление, церковь и дала широкое действие обязательному выкупу самими холопами своей свободы. Свобод­ный человек, продавшийся в рабство, мог возвратить себе свобо­ду, уплатив хозяину сумму, за которую тот купил его. Действие этого права мы открываем в памятниках XII и XIII веков. Легко видеть, как изменилось юридическое значение продажи свободного лица в рабство: эта продажа обратилась в долговое обяза­тельство, создававшее временно-обязанное состояние, которое хо­лоп мог прекратить уплатой долга. [26] Из этой перемены с течени­ем времени и развились сложные сделки о срочной или бессрочной зависимости, обеспеченной личным закладом и образовавшей в удельные века особое полусвободное состояние закладней.

С появлением мысли об условной зависимости из холопства изъяты были некоторые виды неволи. Русская Правда, указывая основные источники холопства, обозначает три вида личной зави­симости, которые она не признает холопством: это, во-первых, отдача детей родителями в работу, во-вторых, вступление свобод­ного человека в личное услужение за один прокорм, в-третьих, вступление в такое услужение за прокорм с придатком, т.е. с платой, выдаваемой вперед в виде ссуды. Эти виды зависимости Русская Правда характеризует одной общей чертой: дослужив до условленного срока, такие слуги могли отходить от хозяев, ничего не платя им. Но они могли уйти и до срока, только уплатив ссуду или вознаградив хозяина за прокорм по условию. Прежнее рус­ское рабовладельческое право не признавало таких видов услов­ной зависимости.

Следствия перемен в рабовладельческом праве для лично­го и имущественного положения холопов. Вот главные переме­ны, внесенные церковью в русское рабовладельческое право. Она существенно изменила юридический характер русского холопства. Прежде это холопство отличалось цельностью, однообразием и безусловностью. К нему была вполне приложима встречаемая в Прохироне характеристика греко-римского рабства: «рабство не­делимо». Состояние рабов не допускает никаких различений. Про раба нельзя сказать, что он раб больше или меньше. Теперь в рус­ское холопство внесены были различия и условность: рядом с пол­ным холопством появляется зависимость ограниченная. Эти пе­ремены и сделали возможным появление описанных выше двух переходных состояний закупов и привилегированных холопов, т.е. боярских тиунов, из которых первые не делались холопами, не­смотря на свою личную зависимость от хозяев, а вторые пользо­вались некоторыми правами свободных людей, несмотря на свое холопство.



Всем этим было положено начало разложению древнерусско­го холопства. Вместе с этим разложением росло и юридическое значение личности холопа. Дети Ярослава запретили дозволен­ное прежде законом убийство холопа за удар, нанесенный им сво­бодному человеку. В Смоленском Договоре с немцами 1229 г. на­значена даже денежная пеня за удар, нанесенный холопу свободным человеком. Вместе с юридическим значением лично­сти холопа укреплялось и его имущественное положение. Перво­начально холоп не мог иметь ничего своего. Все, что он приобре­тал, принадлежало его господину. Но с течением времени имущество холопа (отарица Русской Правды, римское peculium) стало считаться его собственностью, хотя и ограниченной, непол­ной. В упомянутом Смоленском Договоре есть статья, из которой видно, что долг холопа, княжеского или боярского, свободному человеку обязан платить тот, к кому переходило по наследству имущество должника. Значит, имущество, по крайней мере, не­которых привилегированных холопов переходило по наследству одинаковым порядком с имуществом свободных людей.

Выводы из сказанного. Таково было действие церкви на со­став общества. Оно было двоякое: 1) церковь усложнила обще­ственное деление, поставив рядом с государственным обществом другое, церковное; 2) она начала подкапывать самое основание государственного общества, изменяя положение холопства. Она изменяла его в двух отношениях: во-первых, она стесняла преде­лы холопства, выделяя из него некоторые виды зависимости; во-вторых, она размыкала холопство, открывая выход из него в сво­бодные состояния.



Лекция VIII

Удельный период истории русских сословий

Основные источники для изучения этого периода. — Новая сослов­ная терминология удельного времени. — Видимое сходство сослов­ного деления удельных обществ с прежним. — Перемена в характере верховной власти. — Исчезновение мысли о политическом поддан­стве. — Гражданский договор и личное подданство как основание политического порядка в удельных княжествах. — Отношение к князьям бояр и слуг вольных.

Основные источники для изучения этого периода. [27] Обращаемся к изучению второго, так называемого удельного, периода ис­тории русских сословий. Выше обозначены хронологическими гра­ницами этого периода начало XIII и первая половина XV веков. Удельный период — это не только особое хронологическое, но и осо­бое географическое пространство. Общественные отношения, уста­новившиеся в удельные века, выросли не из той исторической по­чвы, которая была родиной изученных нами общественных отношений предшествующего периода. Старые коренные области Киевской Руси в продолжение удельного времени сперва сохраня­ли общественный склад, установившийся в XI и XII веках, а потом стали изменять его под действием чуждых влияний. Эти влияния были приносимы в общество юго-западной Руси с конца XIII века ее подчинением Литве, а с конца XIV века — династическим со­единением Литвы с Польшей. Общественные отношения, создан­ные туземными условиями и бывшие плодом самородного разви­тия, действовали не в старой Днепровской, а в новой Верхневолжской Руси, которая еще в начале XII века была полуфинской северо-вос­точной окраиной русской земли и стала новой Русью благодаря усиленному притоку колонизации из старых днепровских областей. Кто слушал изложение общего курса отечественной истории, тот при­помнит, как и когда совершилось это обрусение финского Поволжья.

Основными источниками для изучения русских сословий в удель­ные века служат духовные и договорные грамоты удельных князей, преимущественно московских. Это очень обильные источники. Мы имеем шестнадцать духовных грамот, начиная с грамоты великого князя Ивана Калиты, составленной около 1328 г., и кончая двумя духовными великого князя Василия Темного, писанными около 1462 года. Кроме этих духовных грамот сохранился ряд договорных, числом пятьдесят одна, начиная с договора сыновей Калиты 1341 го­да и кончая договором Василия Темного с боровским князем Васи­лием Ярославичем около 1456 г. К этим духовным и договорным гра­мотам можно присоединить еще и ряд таких же грамот времени великого князя Ивана III, потому что и они изображают еще вполне удельные отношения.

Эти источники обильны не только по количеству актов, но и по качеству исторических данных. В последнем отношении духовные и договорные грамоты не уступают Русской Правде и церковным уста­вам князей XI и XII веков. Только они изображают общественные отношения несколько с иной стороны. Русская Правда и церковные уставы — цельные уложения, не лишенные некоторой системы. Они дают нам общеобязательные положения, постоянные юридические нормы, но не показывают ни их казуального применения, ни практи­ческих последствий. Напротив, в духовных и договорных грамотах мы находим или хозяйственные распоряжения завещателей, или времен­ные соглашения, которыми устанавливались изменчивые отноше­ния князей и которые часто сами вызывались случайными обстоя­тельствами или минутными расчетами договаривавшихся сторон. Эти акты указывают казуальное приложение общих норм, практическое действие существовавшего общественного порядка, но не формули­руют самих норм, не вскрывают оснований этого порядка. То и дру­гое надобно выводить путем заключений от практических случаев к общим правилам, от последствий к основаниям. Потому духовные и договорные грамоты задают более сложную и трудную работу тому, кто по ним изучает общество. Зато они глубже вводят изучающего в состав общества, дают ему яснее видеть и нагляднее представить действовавшие в нем отношения. По ним мы наблюдаем не сухой остов общества, не социальную схему времени, а живую общественную организацию, цельную картину сословных отношений.

Новая сословная терминология удельного времени. В этих гра­мотах изображается исключительно государственное общество удель­ных веков. Общество церковное претерпело в это время мало изменений. Изучая состав государственного общества по духовным и договорным грамотам, прежде всего, встречаем новую сословную тер­минологию. Название «княжих мужей» для высшего класса обще­ства теперь исчезает, заменяясь званием бояр, которое, сохраняя прежнее экономическое значение привилегированных землевладель­цев, получает новое значение юридическое: это — высший класс слу­жилого сословия. Точно так же и младшая дружина, носившая преж­де название «детских» или «отроков», теперь обозначается термином детей боярских и слуг вольных, слуг дворовых или дворян. По-видимому, класс детей боярских был только составною частью клас­са слуг вольных, вьщелявшейся из него своим происхождением. Это члены младшей дружины, но происходившие из боярских фамилий, принадлежавших к старшей дружине. Они назывались детьми бо­ярскими, пока не успевали получить звание своих отцов.

Точно так же и неслужилое население носит в актах удельного времени новые звания. В Киевской Руси XII века это население называлось просто «людьми» и распадалось на два класса — на горожан и на смердов, т.е. сельских обывателей. Теперь городские и сельские тяглые люди носят одинаковое название людей черных или земских. Закон не различал горожан и сельчан. В договорных грамотах князья повторяют условие, которым они взаимно обязы­вались не покупать у черных людей ни дворов в городе, ни земли в селе. Даже холопы являются с новым названием. Русская Правда, как мы знаем, не различала видов холопства, зная только одно хо­лопство — обельное. Теперь полные холопы называются челядью дерноватой. Это те же полные холопы. А новое название произо­шло от «дерна», который при покупке холопа служил символиче­ским знаком, указывавшим на то, что лицо или вещь приобрета­лись в полную собственность. В удельное время является и новый вид укрепления холопства: это письменная крепость, носившая на­звание грамоты дерноватой.

Видимое сходство сословного деления удельных обществ с прежним. Несмотря на новую сословную терминологию, можно подумать, что общественное деление в удельные века оставалось прежним. В самом деле, под новыми сословными названиями можно распознать три знакомых нам по Русской Правде разряда лиц. Общество удельного времени, по-видимому, также делилось на прежние три класса: на людей служилых, которые лично слу­жили князю; на людей тяглых, которые миром платили князю; наконец, на холопов, служивших частным лицам. Но, рассматри­вая ближе отношения этих трех разрядов или классов к удельным князьям, замечаем существенную перемену, какая в них совер­шилась. Перемена эта стоит в тесной связи с политическим ха­рактером удельного князя. Удельные князья верхневолжской Руси ХШ и XIV веков были дальнейшими потомками того же княже­ского рода, который владел русской землей в XI и XII веках.

Перемена в характере верховной власти. Но по своему поли­тическому характеру эти потомки далеко не были похожи на своих предков XII века. В XII в. русской землей владел целый княжеский род. Отдельные члены рода имели политическое значение не сами по себе, не как отдельные лица, а как звенья, входившие в состав одной родственной цепи князей. Следовательно, [28] верховная власть в то время была не единоличной, а собирательной. Управляемое общество было связано с нею отношениями политического поддан­ства, т.е. отношениями обязательного подчинения по закону, кото­рые не зависели от частных сделок или личных соглашений.

Совсем иной характер получила верховная власть, когда ее но­сителями стали удельные князья. Это были одинокие самостоятель­ные владельцы, никакими постоянными политическими отношени­ями не связанные друг с другом. По мере этого политического уединения падало и правительственное значение удельного князя: в границах своего удела он был собственно не политический пра­витель, а частный владелец. Его княжество было для него не обще­ством, а хозяйством; он им не управлял, а эксплуатировал его. Он считал себя собственником всей территории удела, но только тер­ритории с принадлежащими ей угодьями. Люди, свободные лица, юридически не входили в состав этой собственности.

Исчезновение мысли о политическом подданстве. Свободный человек приходил в удельное княжество, работал и уходил из него, был для него политической случайностью. Князь не видел в нем под­данного в нашем смысле слова, потому что и себя не считал госуда­рем. [29] Oh пользовался известными верховными правами в своем уделе, законодательствовал, судил, вообще правил. Но свободные

люди подчинялись этим верховным правам князя, пока оставались в его княжестве, в силу договора с ним, который всегда мог быть ра­зорван той и другой стороной. Следовательно, политические права князя вытекали из его гражданских сделок со свободным населени­ем удела. Слово «государь» на языке того времени обозначало лич­ную власть свободного человека над несвободным, над холопом. Удельный князь, подобно всякому землевладельцу, имел таких холо­пов; они одни и были его личными подданными. Благодаря всему этому, удельное владение по своему юридическому характеру при­близилось к простому частному землевладению.

Итак, существенная перемена, которая произошла в характере верховной власти, состояла в исчезновении политического поддан­ства и в замене его временной зависимостью, основанной на частной гражданской сделке. Удельные князья были больше гражданскими владельцами своих удельных территорий, чем политическими упра­вителями удельных обществ.

Гражданский договор и личное подданство как основания по­литического порядка в удельных княжествах. Эта перемена и из­менила характер отношений к князю всех свободных классов удель­ного общества. Теперь свободные обыватели удела были связаны с князем не отношениями обязательного подданства, а временными обя­зательствами, вытекавшими из договора с ним. Эти обязательства по юридическому существу своему были одинаковы с теми, какими свя­зывались частные свободные лица между собою. Точно так же и лич­ные подданные князя, его холопы, принадлежали ему совершенно на том же праве, по какому владели холопами частные свободные лица. Итак, гражданский договор и личное подданство — вот два основа­ния политического порядка в удельном княжестве. Достаточно сделать беглый обзор отношений к князю свободного и несвободного насе­ления удельного княжества, чтобы заметить оба эти основания. Нач­нем с классов, отношения которых к князю определялись договором.

Отношение к князьям бояр и слуг вольных. Во главе общества стояли служилые люди, распадавшиеся на два класса — бояр и слуг вольных или дворян. Духовные и договорные грамоты очень точно обозначают отношение этих классов к князю. В их определениях про­ведено, прежде всего, строгое разграничение двух порядков отношений. Бояре и слуги вольные имели в удельных княжествах двоякое значение — служебное и экономическое. Они были орудиями кня­жеского управления и составляли его боевую силу, с другой сторо­ны, они составляли класс личных землевладельцев. Духовные и до­говорные грамоты строго отделяют служебные отношения от имущественных, поземельных. Служебные обязанности носили чи­сто личный характер и не падали на землевладение служилых лю­дей. Точно так же и землевладение бояр и слуг, вольных не стояло ни в какой зависимости от их служебных отношений. Такое строгое раз­граничение основывалось на праве вольной службы, которым пользо­вались бояре и вольные слуги. Это право состояло в том, что воль­ный слуга мог свободно выбирать себе место службы среди удельных княжеских дворов. Оно сложилось еще в предшествующий период. Его источником было сосредоточение верховной власти в целом кня­жеском роде, составлявшее особенность политического порядка в тот период. Так как власть принадлежала всему роду, сообща владевше­му русской землей, то не было препятствий для служилых людей пе­реходить от одного князя-родича к другому. [30]!Когда верховная власть разделилась между удельными князьями, старый обычай удержал­ся при помощи воспоминания об их родственном происхождении и выражался в договорных грамотах как право служилых людей. Фор­мулу этого права встречаем в договоре 1341 г. сыновей Калиты. Здесь младшие братья говорят старшему, великому князю Семену. «А боярам и слугам вольным — воля: кто поедет от нас к тобе и к великому князю или от тобе к нам, нелюбья ны не держати» (враж­да за прием отъехавших слуг нам друг к другу не иметь). Переезжая на службу к другому князю, вольный слуга не лишался вотчины, при­обретенной им в покинутом княжестве. Отсюда и вышло то обычное явление, что многие вольные слуги служили в одном княжестве, а владели землями в другом. Это явление и побуждало точно отделять служебные отношения вольных слуг от поземельных. Договорные и духовные грамоты довольно подробно определяют тот и другой поря­док отношений бояр и вольных слуг.

1)Как землевладелец, вольный слуга нес связанные с тогдаш­ним землевладением повинности в пользу того князя, в уделе кото­рого находилась его вотчина. Это отношение к князю по месту зем­левладения выражалось в формуле: «Судом и данью тянуть по земле и по воде». Это значило, что суд по поземельным делам служилого человека, как и право, облагать данью его вотчину принадлежали тому князю, в уделе которого находилась эта вотчина. 2) Как служилый человек, вольный слуга нес известные повинности в пользу того кня­зя, которому служил. В походах бояре и вольные слуги становились под знаменами этого князя, а не того, в чьем уделе владели землей. Значит, их служба носила чисто личный характер, падала на слу­жилое лицо, а не на его поземельную собственность. Впрочем, была одна военная повинность, которая падала на служилое лицо по зем­ле, привязывая его не к тому князю, которому он служил, а к тому, в уделе которого владел землей. Если город подвергался неприятель­скому нападению, осаде, защищать его обязаны были все земле­владельцы его уезда; даже те, которые служили в уделе другого кня­зя. Эта повинность называлась городной осадой. Она так выражена в договоре 1405 года великого князя Василия Дмитриевича с брать­ями: «А кто, которому князю служит, где бы ни был, полезти ему (идти в поход) с тем князем, которому служит; а городная осада, где кто живет, тому туто сести». Последние слова значат, что в случае осады города в нем должны собраться для его защиты все земле­владельцы его уезда, не разбирая, какому князю кто из них служит. Так определялись служебные и поземельные отношения бояр удельного времени. Легко заметить общее основание, на котором строились все эти определения: таким основанием служил договор слуги с князем, а не общий закон. В служебных отношениях это основание, очевидно, само собою. Указание на него мы встречаем в од­ном рассказе летописи. В 1378 году, по причине смут в Литве, к ве­ликому Московскому князю приехал на службу князь Трубчевский Дмитрий Ольгердович. Он, по словам летописи, «урядился у вели­кого князя Московского и взял крепость и ряд». Великий князь с че­стью принял знатного слугу и дал ему «крепость и ряд». Таким обра­зом, служебное положение слуги при княжеском дворе закреплялось «рядом» — личным договором. Но то же основание можно заме­тить и в поземельных отношениях вольных слуг к князю. Вольные слуги приобретали землю в уделе с разрешения его князя и владели ею на условиях, которые определялись их взаимным соглашением. Вот почему эти условия в удельное время были чрезвычайно разно­образны. Князья давали служилым землевладельцам большую или меньшую служебную власть в их вотчинах и освобождали последних от тех или других поземельных даней и повинностей.



                                     Лекция IX

Отношения черных или земских людей к удельному князю. — Слуги «под дворским» как переходный класс между служилыми и черными людьми. — Характер сословных отношений к князю, вытекавших из договора. — Действие договора на личное подданство. — Холо­пы и их хозяйственные разряды. — Закладни как переходный класс между свободными людьми и холопами. — Отношение обществен­ного деления в удельные века к предшествующим.

Отношения черных или земских людей к удельному князю. Изучая положение бояр и вольных слуг в удельных княжествах, мы видели, что их отношения к князю определялись гражданским договором с последним. Отношения черных или тяглых людей в удельных княжествах устанавливались на том же основании; толь­ко черный человек не договаривался с князем прямо, как догова­ривался боярин или слуга вольный. Это различие объясняется отношением князя к различным разрядам земель в его уделе. Все земли в удельном княжестве можно разделить на два разряда: одни находились в непосредственном владении князя, другие он усту­пал в собственность частным владельцам — лицам и учрежде­ниям, сохраняя над ними только права верховного вотчинника, т.е. право суда и дан; или даже уступая и эти права, целиком или по частям, частным собственникам вместе с другими правами вла­дения. Земли первого разряда князь большей частью отдавал в пользование на известных условиях черным людям, городским или сельским, но не каждому лицу порознь, а целым обществам, свя­зывая их круговой порукой в исполнении условий пользования. Земли владельческие раздавались в пользование тем же черным людям самими владельцами на условиях, ими назначаемых. Но в число этих условий входили дани и повинности, которых требовал удельный князь со всех черных людей, работавших в его княже­стве. Черный человек договаривался или с обществом, в которое он вступал, или с землевладельцем, в вотчине которого селился. Но соглашение с тем и другим было косвенным договором с са­мим князем, в уделе которого он селился, потому что требования­ми князя определялись исключительно или преимущественно те условия, на которых предлагали черному человеку землю тяглое общество или землевладелец. Если черный человек не соглашал­ся на эти условия, он мог перейти в другое княжество.

Это право перехода всюду признавалось за черными людьми наравне с боярами и слугами вольными. В жалованных грамотах князья предоставляли частным землевладельцам право призывать на свои земли тяглых людей и из чужих княжеств, не считая пере­ход по такому призыву незаконным побегом. В договорной грамо­те рязанских князей 1496 года крестьяне в праве перехода из од­ного княжества в другое прямо уравнены с людьми высших классов. «А боярам, говорят договаривающиеся князья-братья, и детям боярским, и слугам, и христианом меж нас вольным воля». При такой свободе перехода крестьяне, жившие на землях част­ных владельцев, в удельные века сделали важное юридическое приобретение. Во времена Русской Правды ролейный закуп, вла­дельческий крестьянин-должник, становился холопом своего вла­дельца, если уходил от него, не возвратив полученной ссуды. В XV веке такого крестьянина иногда возвращали к покинутому владельцу до уплаты ссуды, а иногда только обязывали уплатить ссуду в два года, притом без процентов, но ни в каком случае не лишали личной свободы. Поступок крестьянина, за который в XII веке Русская Правда карала как за тяжкое преступление, в XV веке закон считал простым гражданским правонарушением.

Слуги «поддворским» как переходный класс между служи­лыми и черными людьми. Класс черных людей связывался с клас­сом слуг вольных одним переходным состоянием. То был класс, носивший название слуг «под дворским», или слуг дворцовых. Кроме слуг вольных, которые несли ратную службу князю, при дворе последнего находились еще слуги, несшие различные хо­зяйственные службы по дворцовому ведомству. То были: дьяки, подьячие, псари, конюхи, садовники, бортники (дворцовые пче­ловоды) и другие ремесленные и чернорабочие люди. Юридиче­ски они распадались на два слоя: одни из них были крепостные холопы князя, другие — лично свободные люди. Эти последние за свои услуги князю получали от него участки земли в пользова­ние. В отличие от холопов, которые несли те же хозяйственные службы, эти свободные дворцовые слуги и назывались «слугами,

что под дворским». Такое название произошло оттого, что глав­ным их управителем был княжеский дворецкий или «дворский». Эти слуги пользовались полученными от князя участками земли, пока состояли на службе. Но они, как и вольные люди, могли по­кинуть ее и перейти на службу к другому князю; только вместе с тем они лишались и своих земельных участков. Их отношение к князю всего точнее определяется в одном месте духовной грамо­ты удельного серпуховского князя Владимира Андреевича 1410 года. Говоря о дворцовых слугах — псарях, конюхах, садов­никах, бобровниках, пользовавшихся участками княжеской зем­ли, — завещатель замечает: «А кто из них не захочет жить на тех землях, ин земли лишен, поди прочь, а сами сыну моему князю Ивану не надобны, на которых грамоты полной не будет, а земли их сыну моему князю Ивану». Смысл этого места таков: дворцо­вые слуги лично свободные, а не холопы полные, если не захотят служить детям завещателя, могут уйти от него, но земли их у них отнимаются и переходят к наследникам завещателя.,

Итак, дворцовые слуги получали от князя земельные участки не в собственность, а только во временное пользование. По-ви­димому, они даже лишены были права приобретать какую-либо землю в собственность; так можно заключить из другого места той же духовной грамоты. В числе дворцовых слуг находились и княжеские ключники, которыми были как свободные лица, так и холопы. О ключниках свободных завещатель замечает: «А что мои ключники некупленные (т.е. свободные), а покупали деревни за моим ключом — сами ключники детем моим не надобны, а де­ревни их детем моим, в чьем будут уделе». Итак, даже свободные ключники, которые, занимая эту должность, покупали себе дерев­ни в уделе, покидая службу князю, лишались и этих купленных де­ревень. [31]Купля — акт, которым приобреталась вещь в собствен­ность. Значит, свободные ключники могли куплей приобретать деревни только в условную собственность, обусловленную служ­бой местному князю, чем они отличались от бояр и слуг вольных.

Все это сообщало дворцовым слугам характер переходного класса, стоявшего между вольными слугами и черными людьми и совмещавшего в себе некоторые особенности тех и других. По­добно слугам вольным, они несли личную службу князю, но эта служба была не боевая, а хозяйственная, приносившая князю прямую имущественную пользу, какую приносили ему и черные люди. И князь извлекал эту пользу из дворцовых слуг так же, как и из черных людей, в виде работы на дворец или в виде платежа в двор­цовую казну с той земли, которой они пользовались. Только и пла­тежи, и работы падали на дворцовых слуг по личному назначению князя, как падала ратная служба на вольных слуг, а не по мирской разверстке, как падало тягло на черных людей. Наконец, подобно последним, дворцовые слуги могли лишь пользоваться княжеской землей, но не могли приобретать ничьей земли в княжестве на праве собственности, как приобретали ее бояре и вольные слуги. Зна­чит, одной стороной своего положения дворцовые слуги соприка­сались со слугами вольными, а другой — с черными людьми.

Характер сословных отношений к князю, вытекавших из договора. Таким образом, отношения всех свободных классов удельного общества к князю вытекали из гражданского догово­ра. Такой источник сообщал им характер сделок, основанных на обоюдном соглашении интересов — на обмене услуг и выгод. Князь покупал труд свободного человека, платя ему за это какой-либо статьей его хозяйства. Свойство этой статьи соответствова­ло роду труда, какой покупал князь у свободных людей, и той цене, какую он придавал покупаемому труду. Этот обмен очень явствен­но обозначен в княжеских грамотах удельного времени и по ним легко усмотреть сословные особенности, которыми различались классы удельного общества. Служилые люди не составляли од­нородного плотного сословия: они распадались на два класса, со­ответствовавших старшей и младшей дружине XII века — на бояр и вольных слуг. Бояре служили князю правительственным сове­том, составляли его Думу, занимали высшие должности по управ­лению военному и гражданскому, центральному, как и областно­му, были ближайшими сотрудниками князя и руководящими органами удельного управления и суда. За эти услуги князь пла­тил им кормлениями — так называлось пользование доходами, какие соединены были с высшими должностями по центральному и по областному управлению. В княжеских грамотах иногда обо­значался самый размер этих кормлений. Так великий князь Се­мен в духовной своей, отказывая свой удел жене, замечает о своих боярах: «Кто из моих бояр станет служить моей княгине и займет какую-либо должность, тот будет отдавать моей княгине полови­ну получаемого от этой должности дохода»1. Значит, доход выби­рал из управляемого общества сам управитель-кормильщик, де­лясь им с княгиней пополам. Слуги вольные несли рядовую ратную службу князю, составляли его боевую силу и за это князь платил им доводом — так назывались второстепенные низшие должности по удельному управлению с административно-судеб­ными доходами, какие были с ними соединены. Кормление — доход от должности по высшему управлению, довод — от долж­ности по управлению низшему. Этим различием вознаграждения за службу объясняется одно условие в договоре 1341 года сыно­вей Калиты. Договаривающиеся князья-братья подтверждают пра­во всех вольных слуг — высших и низших, бояр и дворян — вы­бирать род и место службы: «А вольным слугам воля, кто в кормлении бывал и в доводе при отце нашем и при нас».

Был и другой способ вознаграждения за службу служилых людей высших и низших — землевладение. Князья позволяли им покупать земли в своих уделах, даже сами жаловали им земель­ные имущества на праве собственности, и как жалованные, так и купленные имения наделяли различными судебными и податны­ми льготами. Мы видели, что это служилое землевладение в удельные века не было связано со служебными отношениями зем­левладельцев. Трудно сказать, в какой мере был распространен в удельных княжествах и даже действовал ли где-нибудь третий способ вознаграждения за вольную службу — денежное жалова-е, которое тем отличалось от административно-судебного кормления, что выдавалось служилому человеку из княжеской каз­ны, а не выбиралось из управляемого населения прямо самим кормильщиком. Но об этом жаловании, уроке, как говорили в ста­рину, вспоминает один летописец удельного времени как о спосо­бе вознаграждения за службу, когда-то употреблявшемся на Руси при «древних князьях». Те князья, замечает летописец, бросая косвенный упрек своему времени, не копили много имения, не обременяли людей вымышленными вирами и продажами (судеб-

1 [32]«А кто моих бояр иметь служите у моеё княгини, а волости имут ведати, дают княгине моей прибытка половину». Собр. Гос. Гр. и Догов. Т. I, №24.

ными пошлинами), но собирали только правые виры и раздавали их дружине на оружие, а дружина кормилась этим и воевала чу­жие страны, ободряя себя боевым кликом: «Потрудимся, братья, для своего князя и для русской земли!» Дворцовые слуги несли хозяйственную службу князю, платили ему хозяйственным лич­ным трудом за пользование земельными участками, которые от него получали. Черные люди, городские и сельские, снимали у князей земли городские, торгово-промысловые, или сельские, пахотные, и за это тянули тягло — работали на князя либо плати­ли ему. Таков был обмен услуг и выгод, которым определялись отношения всех свободных классов удельного общества к князю.

Действие договора на личное подданство. Что такое все эти сословные различия в юридическом смысле? Суть ли они сослов­ные права и обязанности в политическом значении этих слов? Общественные классы, которые различались указанными отно­шениями, можно ли назвать сословиями в настоящем смысле этого слова? Эти классы различались своими отношениями к князю так же, как различались классы русского общества XI и XII веков. Но теперь эти отношения были не обязательные, а добровольные, вытекали не из общего закона, а из частного договора с князем. Условия этого договора различались по роду услуг, какие обязы­вались делать в пользу князя люди разных классов, и по свойству выгод, какие они получали в вознаграждение за эти услуги. Бояре и слуги вольные, городские и сельские обыватели, слуги дворцо­вые были не подданные князя, а либо его служилые наемники, либо арендаторы его земли, либо то и другое вместе. Поэтому повинности, какие несли они в пользу князя, были не столько го­сударственные обязанности, сколько личные хозяйственные обя­зательства. Согласно с этим и преимущества, которыми они пользовались, были не столько политическими или граждански­ми правами, сколько хозяйственными выгодами, которыми князь вознаграждал их за оказываемые ему услуги.

Права и обязанности в политическом смысле слова вытекают из общего постоянного закона и имеют целью общее благо. Пре­имущества и обязательства, которыми различались классы удель­ного общества, вытекали из гражданского договора с князем и имели целью частные выгоды, частные интересы договаривавшихся сторон. Из такого характера отношений различных классов удельного общества к князю вытекала необходимо подвижность общественных состояний. Если положение в обществе определя­лось соглашением с князем, то это положение не могло быть на­следственным и должно было часто меняться. Удельное общество отличалось подвижностью и изменчивостью состояний. Слуги дворцовые легко переходили как в разряд слуг вольных, так и в класс людей черных. Даже черные люди становились слугами дворцовыми и могли переходить в разряд слуг вольных. Князья, правда, старались сдерживать это колебание общественных со­стояний: в их договорных грамотах заметно стремление замкнуть отдельные классы, преимущественно высшие — бояр и слуг воль­ных, — закрывая доступ в эти состояния людям неслужилым. Так, в упомянутой уже мною духовной Владимира Серпуховского мы встречаем совет его наследникам: «А боярам и слугам, которые не поддворским — вольным воля. А кто будет поддворским слуг, тех дети мои меж собой на службу не принимают». Князь-заве­щатель советует наследникам не принимать на ратную службу дворцовых слуг. Такое же условие встречаем в договорной грамо­те великого князя Дмитрия Донского с упомянутым удельным сер­пуховским князем: «Которые слуги тянут к дворскому, а черные люди к сотнику, тех нам в службу не принимать, а смотреть нам за ними сообща». Но самое появление этого условия в договор­ной грамоте показывает, что оно шло вразрез с установившимся порядком. Князья старались прекратить постоянное передвиже­ние лиц из одного состояния в другое, вводя это как новую меру, которая была посягательством князей на действующее право во имя порядка и правительственного удобства.

Холопы и их хозяйственные разряды. Так устроены были в удельных княжествах свободные общественные классы. Но кро­ме свободных состояний внизу удельного общества лежал еще класс несвободный. Люди этого класса находились в личном под­данстве у князя или у лиц высших состояний. Личное подданство основывалось на частной сделке, а не на общем законе; такими зависимыми лично людьми были холопы. Их юридическое состо­яние не изменилось в удельные века, но зато изменилось их со­стояние экономическое. Действие основного принципа удельного устройства, который делил общество на классы более по эконо­мическим, чем юридическим признакам, отразилось на холопстве чрезвычайной дробностью деления его на хозяйственные разря­ды. В удельном княжестве — и, прежде всего при дворе удель­ного князя — многочисленные холопы делились на два главных разряда: на холопов больших и меньших. Большие холопы раз­делялись в свою очередь на два слоя — на людей служилых и на людей приказных. Служилые люди были походными спутниками князя или вольных слуг; приказные люди служили по хозяйствен­ному управлению князя или его бояр, были их приказчиками, ключниками, дьяками и т.п. От больших холопов отличались мень­шие, носившие общее название делюев или деловых людей. Это чернорабочая челядь. «Деловые» люди в свою очередь разделя­лись на два разряда: на людей дворовых, исправлявших низшие дворовые службы, и на людей страдных — холопов, посажен­ных на земле и обрабатывавших либо участки дворовой земли, либо участки, данные им в пользование за оброк. Юридически несвободные люди всех этих хозяйственных разрядов были холо­пы полные. Таким образом, оставаясь в прежнем юридическом положении, холопство распалось на множество экономических разрядов.

Закладни как переходный класс между свободными людь­ми и холопами. [33]С другой стороны, тот же хозяйственный дого­вор создал особый промежуточный класс, лежавший между холо­пами и вольными людьми. Мы видели, что в первые века христианской жизни Руси церковь настояла на праве свободного человека, продавшегося в рабство, прекратить зависимость по своей воле возвратом заплаченной за него суммы. В удельное вре­мя князья и бояре начали принимать на свою дворовую службу вольных людей, давая им ссуду на известных условиях и не лишая их права покинуть эту службу, возвратив ссуду. Такие зависимые лица получили в удельные века название закладней. Они отли­чались от холопов условностью службы и правом прекратить ее по своей воле. Их отношения к князю или боярам основывались на хозяйственной сделке: то были договоры свободных рабочих, бравших у своих хозяев ссуду и обязывавшихся за то работать на них до возврата последней.

Если теперь мы еще раз бросим общий взгляд на состав удель­ного общества, оно представится нам разбитым на следующие разряды. То были: 1) бояре, 2) вольные слуги, 3) слуги дворцо­вые, 4) черные люди — городские и сельские, 5) закладни и, на­конец, 6) холопы. Основанием такого деления, источником, из ко­торого вытекали различные отношения к князю этих шести разрядов, служил хозяйственный гражданский договор.

Изучая состав русского общества в XI и XII веках, мы замети­ли в нем двойное деление — политическое и экономическое. По­литическое деление держалось на отношениях лиц к верховной власти; более позднее, экономическое — на различии имуще­ственных состояний, соединенном с неравенством прав. Теперь, в удельные века, общество разделилось также по отношениям лиц к князю, только не обязательным, а добровольным. Сущность этих отношений заключалась в договорном обмене вещей и услуг: в обмене службы или податного тягла, с одной стороны, на пользо­вание какой-либо статьей княжеского хозяйства, с другой. Разли­чием вещей и услуг определялось и деление общества на классы.

Итак, удельное общество делилось не по обязательным отно­шениям к князю и не по имущественным состояниям, а по усло­виям гражданского договора с князем. Следовательно, деление удельного общества было не политическое и не экономическое, а хозяйственно-юридическое. Таким термином можно отличить это деление от двух предшествующих. Такой характер общественного состава вполне соответствовал и характеру удельного князя, ко­торый, как мы видели, был не государем в политическом смысле этого слова, а хозяином в смысле хозяйственно-юридическом.

Отношение общественного деления в удельные века к пред­шествующим. [34]Такое деление удельного общества имело тесную историческую связь с делениями предшествующими. Первона­чальное деление по обязательным отношениям к князю дробило общество на людей служилых и неслужилых. Но из этого полити­ческого деления вытекали экономические различия между обо­ими классами, соединявшиеся с неодинаковыми гражданскими правами, а из этих имущественных и юридических различий скла­дывались различные общественные состояния. Служилые лица становились преимущественно землевладельцами. Лица неслужилые работали торгово-промышленным капиталом или земле­дельческим трудом. А по землевладению и торгово-промышлен­ному капиталу служилые и торговые люди пользовались права­ми, каких лишены были земледельцы, работавшие на чужой земле — казенной или частной. Различие имущественных состо­яний, сложившихся в XI и XII веках, можно заметить и в основа­нии удельного деления общества. Это деление определялось усло­виями гражданского договора, какой заключали с князем свободные лица, родом хозяйственных услуг и выгод, какими обменивались обе стороны. Но, очевидно, условия договора свободных лиц с князем определялись их имущественным состоянием или обще­ственным положением. Землевладельцы вступали в личную пра­вительственную или ратную службу к князю; лица, обладавшие торгово-промышленным капиталом или земледельческим инвен­тарем, снимали у князя торгово-промышленные городские места или пахотные сельские участки.

Так вскрывается историческая связь между общественными делениями, преемственно сменявшимися. Каждое следующее деление основывалось на экономических последствиях, вытекав­ших из предшествующего. Прошу вас заметить эту связь, потому что она объяснит нам происхождение и сущность дальнейших яв­лений, какие мы будем изучать.



Лекция Х[93]



Третий период в истории русских сословий

Классификация чинов в Московском государстве. — Чины служилые: чины думные, чины московские, чины служилые по прибору. — Чины тяглые: посадские и уездные. — Посадское население Москвы. — Гости, сотни гостиная и суконная. — Черные сотни и черные слободы.

Классификация чинов в Московском государстве. Теперь, изучив состав удельного общества, обращаемся к третьему периоду истории наших сословий. Довольно трудно обозначить его хронологические границы. Третий период в истории русских сословий — это общественная формация, сложившаяся в Московском государстве XV, XVI и XVII веков. Завязку этой формации. южно заметить около половины XV века; ее изменение и переход »дальнейший новый склад становится заметным во второй половине XVII века. Поэтому я обозначу хронологическими пределами этого периода половину XV и половину XVII вв. Изучение об­щественного состава в Московском государстве в эти века представляет большие трудности; главная причина их — чрезвы­чайная дробность общественного деления. Общество распадает­ся на множество иерархических разрядов, которых так много, что трудно составить полный и точный их перечень.

Затруднение увеличивается еще тем, что эта социальная диф­ференциация не останавливается в продолжение всего периода, — напротив, идет усиленным ходом. Общество дробится на все более мелкие разряды на глазах наблюдателя. Мозаический подбор мел­ких слоев не остается неподвижным, постоянно меняется. Рядом с основными классами, которые обозначаются в первое время, ста­новятся классы переходные, которые, постепенно твердея, присо­единяются к основным и выделяют из себя новые переходные слои. Благодаря этому все усиливающемуся дроблению, общество в Мос­ковском государстве XVI и XVII веков производит на изучающего впечатление постоянно движущегося калейдоскопа. Чтобы разо­браться в этом беспорядочном, по-видимому, дроблении, необхо­димо помнить главное основание общественного деления того вре­мени. Я уже указал на это основание: им служило деление классов по роду государственных повинностей, разверстываемых по иму­щественному состоянию лиц. Таким образом, каждый класс отли­чался от другого двумя признаками — политическим и экономи­ческим. Политическим признаком служила известная специальная повинность, падавшая на этот класс; экономическим — имуще­ственное состояние лиц этого класса. По двум этим признакам мож­но различить отдельные мелкие разряды друг от друга и свести их в крупные классы, установить некоторый порядок в их классифи­кации. Впрочем, я не скрою страха пред этой классификацией: об­щество делилось так дробно, что я боюсь обременить вашу память одним перечнем этих классов. А между тем этот перечень необхо­дим для того, чтобы составить себе понятие об общественном строе и его основах. Я пока займу ваше внимание сухим перечнем клас­сов московского общества в иерархическом их порядке.

Изучение причин и хода этого дробления я начну прямо с его результатов — перечня тех мелких разрядов, на какие разбилось общество в Московском государстве. Для этого мы возьмем мос­ковское общество в том составе, какой оно получило приблизи­тельно к середине XVII века, и пересчитаем его слои в вертикаль­ном его разрезе — сверху вниз. Как ни обременителен для памяти такой перечень, но, не заучив его, трудно понять самый ход обще­ственного дробления.

Все мелкие иерархические разряды, на которые делилось об­щество в Московском государстве, на политическом языке тех ве­ков носили название чинов. Чином в Московском государстве на­зывался общественный слой, который нес свою специальную государственную повинность, соответствовавшую его экономиче­скому состоянию. [35] Все чины по их хозяйственному и государ­ственному положению можно распределить на три отдела. То были: 1)чины служилые, 2) тяглые и 3) нетяглые.

Чины служилые. Чины служилые разделялись на две груп­пы: на чины служилые по отечеству и на -чины служилые по прибору. К чинам служилым по отечеству (т.е. по отчеству) при­надлежали лица, которые несли на себе государственную службу по своему происхождению, как наследственную повинность. Эти чины в свою очередь распадались на два разряда: I) на чины дум­ные, 2) на чины служилые собственно.

Чины думные. Служилые люди низших чинов XVI века го­ворили, отличая себя от чинов высших: «Мы люди служилые, а не думные». Думных чинов было три: бояре, окольничие и дум­ные дворяне. [36] Думные чины состояли из лиц правительствен­ных, занимавших должности по высшему управлению и места в государственном совете — в Государевой Думе.

Чины московские. Чины «служилые собственно» разделяв лись также на два разряда — чины московские и чины городо­вые. Московские, т.е. столичные, чины в нисходящем порядке были: стольники, стряпчие, дворяне московские (столичные) и жильцы (дворцовые). По самым этим званиям можно заметить, что чины московские первоначально различались родом придвор­ной службы. Но впоследствии люди московских чинов составля­ли высший слой боевой московской силы. Из столичных стряпчих и других московских чинов составлялся «государев полк», соот­ветствующий нынешней гвардии. Люди московских чинов назна­чались также головами или даже воеводами, т.е. офицерами или полковниками в армейские полки, а также служили органами низ­шей администрации.

Чинов городовых было три: дворяне выборные или выбор, дети боярские дворовые и дети боярские городовые собственно. Об этих чинах в списках провинциального дворянства обык­новенно писалось, что одни из них служат «из выбору», другие по дворовому списку, а третьи служат городовую или осадную служ­бу. Чтобы понять различие повинностей, падавших на эти городо­вые чины, надобно знать устройство главной рати в Московском государстве. Масса этой рати состояла из дворянства, рассеян­ного по уездам. Но по имущественному состоянию это дворянство делилось на слои, каждый из которых нес ратную повинность не в одинаковой мере. Одни провинциальные дворяне ходили в даль-ние походы, т.е. к границам, отдаленным от тех уездов, в которых они владели землей. Другие могли ходить только в близкие похо­ды для обороны границ, вблизи которых имели земли. Наконец, третьи не могли совсем ходить в походы, потому что не имели ло­шадей и надлежащего походного вооружения; они обыкновенно составляли пешие гарнизоны своих уездных городов. Эти различные роды службы и обозначались на московском служилом языке словами: «служба государева дальняя, служба ближняя и служ­ба городовая или осадная». Дворяне выборные и дети боярские дворовые несли дальнюю службу. Кроме того, выборные дворяне по известной очереди посылались для отправления разных обя­занностей при дворе и в столице [37], [38],

Чины служилые по прибору. «Чины служилые по прибо­ру» были также многочисленны. К ним относились ратные слу­жилые люди низших разрядов, каковыми были стрельцы (посто­янная пехота, возникшая в начале XVI века), пушкари и затинщики (т.е. служители при затинных пищалях — крепост­ных орудиях), вообще артиллерийская прислуга, пограничные казаки, рейтары, солдаты и драгуны, полки которых возникли при новой династии в XVII веке. [39] Эти приборные чины вербова­лись правительством из охотников, людей разных классов; пре­имущественно из людей, свободных от государственного тягла. Первоначально люди этих чинов зачислялись на службу временно только на известный поход и распускались по окончании его. Но в XVII столетии и приборные люди становились постоянными рат­никами, служившими до своей смерти, до старости или до болез­ни. Эти приборные чины отличались от служилых по отечеству тем, что не составляли служебной иерархии, а считались равными меж­ду собою; отличались родом службы, а не достоинством звания. Потому в них не было иерархического движения. Переход казака в рейтары или стрельцы был переменой рода службы, а не служеб­ным повышением, каким был, например, переход выборного дво­рянина в жильцы или жильца в чин дворянина московского.

Чины тяглые: посадские и уездные. Второй отдел составля­ли чины тяглые или земские. Тяглые люди подразделялись в свою очередь на людей посадских и уездных. Первые были тяглые го­родские обыватели, вторые — тяглые обыватели сельские. Не предполагайте резкого экономического различия между посад­скими и уездными людьми, не думайте, что первые были торгов­цы и промышленники, а вторые — хлебопашцы: такого различия между теми и другими не существовало. Как среди посадских людей очень многие занимались хлебопашеством, так и среди людей уездных существовало очень много промышленников, ремес­ленников и торговцев. Тот и другой разряд различались между собой политически — свойством обществ, в которые они соеди­нялись. Посадские люди входили в состав городских обществ, люди уездные — в состав обществ сельских. [40] Общества сель­ские отличались от городских родом специальных повинностей, падавших на те и другие, и способом разверстки общего тягла между отдельными лицами. Государственная подать в городских обществах развёрстывалась по дворам, в обществах сельских — по размеру сельских участков.

Посадское население Москвы. Посадские люди были неоди­наково устроены в столице и в провинциальных городах. Устрой­ство посадского населения Москвы отличалось особенной слож­ностью. Это население распадалось на следующие классы: 1) гости, 2) гостиная сотня, 3) суконная сотня, 4) черные сотни и слободы. Первые три разряда составляли высшее купе­чество, выделявшееся из торгово-промышленного населения сто­лицы.

[41] Гости — это крупные оптовые торговцы, которые вели дела с другими городами или даже с чужими землями. Они отлича­лись от торговых людей гостиной и суконной сотен размером ка­питала. Подьячий второй половины XVII века Котошихин гово­рит, что гости имели оборотного капитала от 20 до 100 тысяч рублей. Так как московский рубль его времени, т.е. времени царя Алексея, равнялся семнадцати нынешним, то 20 тысяч рублей зна­чили то же, что теперь 300 тысяч с лишком рублей, а 100 тысяч рублей — около двух миллионов.

Сотни гостиная и суконная. К сотням гостиной и су­конной принадлежали купцы, обладавшие меньшими капитала­ми. Если гостей можно сравнить с нынешними коммерции совет­никами, то сотни гостиная и суконная соответствовали нынешним первой и второй гильдиям. Торговые люди трех названных разря­дов, соответственно размерам капиталов, несли неодинаковые государственные повинности. Сверх общего городского тягла, падавшего на все посадское население, они исполняли еще фи нансовые поручения по эксплуатации разных казенных монопо­лий и доходных статей. Таковы были: продажа соболиной казны государевой, т.е. мехов, которыми торговала казна; продажа пи-тей, составлявших монополию казны; сбор таможенных пошлин на внутренних рынках и т.п. Эти казенные операции велись по очереди гостями и людьми обеих высших сотен не только безвоз­мездно, но и под их имущественной ответственностью. Такая от­ветственная служба в отличие от ратной называлась верной или целовальной, т.е. присяжной. На гостей падали более тяжелые и ответственные поручения, чем на людей гостиной и суконной со­тен.

Черные сотни и черные слободы.Люди черных сотен и Черных слобод составляли массу торгово-промышленного насе­ления столицы, соответствовавшую позднейшему мещанству. Сот­ни и слободы различались между собой родом промышленных занятий; потому их можно сравнить с позднейшими цехами. Сло­боды отличались от сотен тем, что состояли из торговцев и ремес­ленников, приписанных к дворцу и поставлявших во дворец раз­личные припасы или работавших на него. Так, были слободы дворцовых садовников, кузнецов, хамовников (ткачей столового белья на дворец), кадашей (ткачей полотен на белье для госуда­рева семейства) и т.п. Каждая черная сотня и слобода составляли особое общество, управлявшееся выборным старостой или сот­ником.

Теперь остается описать состав посадского населения в про­винциальных городах, состав сельского населения и, наконец, промежуточные слои, лежавшие между основными чинами. Из изложенного мною очерка уже можно видеть, как труден для па­мяти и скучен самый перечень мелких чинов, из которых сложи­лось общество в Московском государстве. Но изучение этого со­става необходимо, чтобы понять основные начала, на каких строилось это причудливое общество.

Лекция XI

Продолжение предыдущего

Мы начали изучать состав общества в Московском государ­стве XV, XVI и XVII веков. Я начал это изучение перечнем клас­сов, на которые оно разделялось. Оно делилось на три главных отдела: на людей служилых, людей тяглых и людей нетяглых. Каждый отдел подразделялся на разряды или чины. Я перечис­лил чины первого отдела и начал перечень чинов второго. Второй отдел — люди тяглые — разделялся на два разряда: на людей посадских и уездных, т.е. городских и сельских. Люди посадские подразделялись на чины столичные и городовые или провинци­альные. Чины посадские столичные были: гости, люди гостиной сотни, люди суконной сотни, люди московских черных сотен и дворцовых слобод. На этом и остановился мой перечень. Продол­жаю перечень тяглых чинов.

За чинами посадскими московскими следовали чины посадские провинциальные или посадские люди городовые. По торговой состоятельности или размерам оборотного капитала они так­же разделялись на разряды, соответствовавшие нашим гильдиям и носившие название людей лучших, середних и молодших. Каж­дый из этих экономических разрядов составлял особый чин, поли­тически отличавшийся от других размером общего посадского тяг­ла, на него падавшего, и тяжестью служб или казенных поручений, на него возлагавшихся. Со двора «лучшего» посадского человека шло тягло вдвое тяжелее, чем со двора «середнего», а с послед­него вдвое тяжелее, чем со двора «молодшого» человека. «Луч­ший» или «середний» человек обыкновенно служил по выбору либо верным головой на кружечном дворе в селе своего уезда, либо в таможне своего города; но не верным головой, а только целовальником, т.е. присяжным помощником верного таможен­ного головы. Так распределялись между городовыми посадскими чинами и тяжесть тягла, и степень ответственности по исполне­нию казенных поручений.

Теперь перехожу к перечню чинов второго разряда тяглых лю­дей — людей тяглых уездных (сельских).

Люди тяглые уездные. В их среде существовало двоякое де­ление — по юридическому положению обрабатываемых ими зе­мель и по размерам их рабочих сельскохозяйственных сил или средств. По юридическому положению земель различались: 1) крестьяне черные и дворцовые, жившие на казенной госуда­ревой земле, прикрепленные к своим участкам или, точнее, к своим сельским обществам, но лично свободные; 2) крестьяне крепост­ные, поселившиеся на землях частных владельцев обыкновенно со ссудой на сельскохозяйственное обзаведение и состоявшие в личной крепостной зависимости от них, но не прикрепленные ни к своим земельным участкам, ни к сельским обществам.

Крестьяне черные и дворцовые. Крестьяне крепостные.

По рабочим средствам тяглые сельские обыватели также дели­лись на два разряда. То были: 1) крестьяне собственно, обраба­тывавшие полные или нормальные наделы, какие были приняты в известной местности по качеству почвы и по густоте населения, и платившие с них полные оклады поземельного тягла; 2) бобыли (маломочные крестьяне), подразделявшиеся также на два разря­да: одни обрабатывали участки меньшего размера сравнительно с крестьянскими, другие совсем не имели средств пахать, владе­ли только дворовыми усадьбами и жили сельскими промыслами или ремесленным трудом. Соответственно тому и крестьянское тягло падало на них в уменьшенном размере.

Теперь обратимся к перечню разрядов третьего отдела в со­ставе общества Московского государства.

Люди нетяглые. Этот отдел составляли люди нетяглые. Они отличались от других классов тем, что не несли ни государевой службы, ни податного тягла. Они разделялись на два класса — на людей вольных и на холопей, как говорили в старину, или на холопов, как говорим мы.

Люди вольные.Вольные или гулящие люди составляли класс чрезвычайно пестрый по своему экономическому составу. Одни из них жили за чужим тяглом. То были люди, не имевшие своих хозяйств и вступавшие в товарищества с тяглыми людьми. Они обыкновенно помогали последним в их работах, но не принимали на себя податного тягла. То были или сторонние, чужие для хозя­ев лица, или их родственники — отцы, потерявшие способность к работе, дети, еще не севшие на отдельные участки, и т.п. Те и дру­гие — и чужие лица и родственники — носили название захре­бетников, соседей или подсоседников. Другие вольные люди не имели определенных занятий и постоянного местожительства, промышляли подвижными перехожими занятиями, «кормились, походя» по старинному выражению. Наконец, третьи совсем не работали, а жили Христовым именем, просили милостыню. Воль­ные люди жили в городах и селах, но не приписывались ни к го­родским, ни к сельским обществам.

Холопы.В положении холопства XVI и XVII веков встречаем явление, противоположное тому, какое мы видели в холопстве удельного времени. В то время холопство, составляя однородный в юридическом отношении класс холопов полных, дробилось на мелкие хозяйственные разряды. Теперь, напротив, холопство, со­храняя установившиеся в удельные времена экономические со­стояния, чрезвычайно мелко дробилось на различные юридиче­ские разряды. Все эти разряды различались между собою степенью и условиями личной неволи, которая и составляла осо­бенность всего этого класса, отличавшую его от людей служилых, тяглых и вольных. Я перечисляю эти разряды, начиная с наибо­лее тяжелых видов неволи и кончая наиболее легкими.

I)Холопство полное. До XVII века оно возникало из тех же источников, которые действовали во времена Русской Правды и в удельные века. Холопство полное было, во-первых, безусловным и бессрочным; во-вторых, потомственным и наследственным. Как неволя переходила от холопа на его потомство, так и право на не­вольника передавалось господином его наследнику. Письменная крепость, которою укреплялось холопство полное, носила назва­ние полной грамоты.

2)Холопство докладное. Источник, из которого оно возни­кало, был один из тех, которым создавалось холопство полное — продажа лица в рабство. Но эта продажа устанавливала зависимость условную и временную. Условность этой зависимости вы­ражалась в том, что докладной холоп отдавался не на всякую рабо­ту, а только на службу в должности сельского ключника. В сделках это выражалось формулой, которая гласила, что холоп «отдавал­ся» за столько-то рублей «на ключ в село, а по ключу и в холопы». Временный характер неволн выражался в том, что «докладной» холоп холопил господину только до смерти последнего, после ко­торой по закону выходил на волю, не платя долга. Это холопство получило свое название от юридической формальности — до­клада, которым оно укреплялось. Письменная крепость, заклю­чавшая в себе сделку, докладывалась наместнику, который про­верял ее допросом холопа и скреплял ее своей печатью. Поэтому и эта письменная крепость, укреплявшая докладное холопство, носила название докладной грамоты.

3) Холопство кабальное. В разные времена оно возникало из разных источников. В XVI веке таким источником служил заем, обеспеченный личным закладом должника и соединенный с обяза­тельством последнего «за рост служити», т.е. работать на заимо­давца в его доме вместо уплаты процентов. В XVII веке источником кабального холопства был простой уговор холопа служить во дворе господина без всякого займа и без выговоренного ясно вознаграж­дения за эту службу. Холопство кабальное, подобно докладному, было временным: оно продолжалось только до смерти господина, после которой кабальный холоп по закону выходил на волю. Пись­менный акт, которым укреплялось холопство кабальное, носил на­звание служилой кабалы, которую надобно отличать от «кабалы заемной» — простой долговой расписки, не создававшей личной зависимости и не соединенной с обязательной работой.

4)Холопство жилое. Оно развилось из кабального с тех пор, как последнее перестало возникать из займа, соединенного с обя­зательной работой. Холопство жилое отличалось от кабального разнообразием источников и условий неволи. Оно возникало из займа, соединенного с обязательной работой за рост, из найма, соединенного с условной платой по окончании работы, и, нако­нец, из прокорма, т.е. из обязательства со стороны хозяина оде­вать и кормить работника. Холопство жилое было не только временным, но и срочным. Смотря по соглашению, оно продолжа­лось определенное в крепости число лет («урочные лета») или до смерти господина, или до смерти его детей; [42] обыкновенно это значило — до смерти холопа. Оно отличалось от кабального еще тем, что неволя возникала не только из свободного договора лица, отдавшегося в неволю, с господином, но также и из договора ро­дителей и старших родственников невольника или мужа неволь­ницы. В такую неволю отдавали родители своих детей, дяди — племянников, старшие братья — младших, мужья — своих жен. Выражение Минина: «Заложим своих жен!» не было ораторской фразой, а самой деловой юридической формулой, выражавшей простые, ежедневные сделки. Акт, которым укреплялось это хо­лопство, носил название жилой или житейский записи.

Я кончил утомительный перечень чинов, на которые распалось московское общество в XVI и XVII веках. Я описал состав этого общества, как оно сложилось приблизительно к половине XVII века, ко времени Уложения. Я перечислил составные его части в вертикальном разрезе. Мы видели, что общество дели­лось на три главных отдела: на людей служилых, на людей тяглых и нетяглых. Каждый отдел разделялся на несколько разрядов, под­разделявшихся в свою очередь на несколько мелких слоев или чинов. Эти чины имели неодинаковое значение и взаимные отно­шения. В иных отделах чины составляли иерархическую лестни­цу, ступени которой различались между собою тяжестью и важ­ностью государственных обязанностей, падавших на каждый чин. Потому здесь существовало иерархическое движение лиц, пере­ход их по службе или по средствам из низших чинов в высшие. Таковы чины, на которые распадался отдел служилых людей или отдел людей тяглых посадских. В других отделах чины не имели значения ступеней лестницы, расположенных в вертикальном направлении. То были разряды, параллельные друг другу в на­правлении горизонтальном. Они различались между собою не степенью тяжести, не важностью государственного служения, а только родом специальных обязанностей, которые все имели для государства одинаковое значение. Таковы были чины, на которые распадались служилые люди по прибору: стрельцы, казаки, пуш­кари, затинщики, и т.д. Поэтому здесь не было иерархического движения лиц. Служилый человек за службу или по его средствам не повышался из пушкарей в казаки, из казаков в стрельцы, ибо и стрельцы, и казаки, и пушкари несли различные, но в политичес­ком смысле равноценные службы. [43] Для того чтобы прочнее за­печатлеть в памяти чиновное дробление общества в Московском государстве, я сведу изложенный перечень в следующую табли­цу, которая представит наглядную графическую схему обществен­ного деления.



Таблица чиновного деления в Московском государстве

А. Служилые люди                                Б. Тяглые люди



I. Тяглые люди посадские

а)   Чины посадские

московские:

1.      гости,

2.  гостиная сотня,

3.  суконная сотня,

4.  черные сотни и слободы

московские.

б)  Чины посадские

городовые:

1.      лучшие люди,

2.  середние,

3.  молодшие.

II. Тяглые люди уездные

а) Крестьяне черные идворцовые:

1.      крестьяне собственно,

2.      бобыли.

б) Крестьяне крепостные:

1.      крестьяне собственно,

2.  бобыли.

I. Служилые люди по отечеству

а)  Чины думные:

1.     бояре,

2.  окольничие,

3.  думные дворяне.

б)  Чины служилые московские:

1.      стольники,

2.      стряпчие,

3.  дворяне московские,

4.  жильцы.

в)  Чины служилые городовые:

1.     выбор,