– Надо есть.
– Мне все так говорят.
Когда человек меняется за неделю и даже месяцы, но ты видишь его каждый день, то замечаешь это не всегда.
Его глаза запали. Губы потеряли цвет, а кожа стала такой бледной, что Мэгги видела синие венки на висках.
Она подошла и села на кровать.
– Я могу чем-нибудь тебе помочь?
– Вряд ли.
– Я имею в виду…
– Я знаю, что ты имеешь в виду.
Мэгги посмотрела мимо него – на мягкое серое утро за окном.
– Сегодня прохладнее, – сказала она.
– Видимо.
– Что будешь делать?
– Делать?
– Сегодня вечером только один сеанс. Может, зайдёшь, если почувствуешь себя сильнее?
– Не могу, – ответил он. – Не сегодня. Если б я мог. Пытаюсь встать – и падаю обратно без сил. К тому же, думаю, если я буду кашлять кровью в уголке, только испорчу вам атмосферу.
– А мы накинем на тебя покрывало и скажем, что это дух.
Тут он уже честно рассмеялся, но смех неизбежно перешёл в кашель, и ответить он смог только минут через пять.
– Может, и правда скоро стану духом, – сказал он, переведя дыхание.
– Кельвин, – в горле встал комок. – Не надо так говорить.
– Я тут думал. Можно жениться на Лие.
– Можно… чего?
– Я могу предложить Лие выйти за меня. Как думаешь, она согласится?
– Ты спятил?
– Тогда, с моей фамилией… ну, это ей в будущем поможет, да? К ней будет больше уважения. И если я умру, она станет вдовой, тогда люди будут меньше говорить. Люди уважают вдов.
– Кельвин, – Мэгги качала головой. – Нет.
– Она не захочет?
– Ты не умрёшь.
Он слегка улыбнулся, но улыбка не дошла до глаз.
– Я и не хочу. Мне страшно.
– Ты не умрёшь. Ещё долго не умрёшь.
– Если умру…
– Не хочу об этом говорить.
– Если умру…
– Кельвин. Прошу тебя, не надо.
– Умирать?
– Не надо об этом говорить.
В коридоре хлопнула дверь. К лестнице со смехом пробежали двое детей. У двери Кельвина их голоса стали громче, потом опять затихли.
– У тебя всё хорошо? – спросил Кельвин. – А то глаза красные.
– Ой. – Она потёрла веки, но Кельвин предупредил:
– Только хуже сделаешь.
– Мне снятся кошмары. И ещё про нас плохо написали в газете, – сказала она.
«Не мошенничество, а колдовство». Хотелось всё рассказать, чтобы он в ответ перечислил, почему это неважно, чтобы он её успокоил, утешил. Хотелось рассказать о лунатизме, о том сне, чтобы он подтвердил – это и правда сон. Потому что из-за статьи Мэгги до самых костей пронизал страх. «…но в то же время раскрывает их ухищрениям дьявола…»
Но это она должна утешать Кельвина, а не наоборот.
– Гадкая статья, – добавила она слабо.
– Сочувствую.
Она покачала головой.
– Может, мы заслуживаем.
– Сомневаюсь, – сказал он. – Вы не делаете ничего плохого. Никому не причиняете вреда.
– «Вред» и «плохое» – это разные вещи.
– Для меня – одинаковые.
И тут он резко вдохнул, словно от приступа боли, и снова разразился кашлем. Мэгги подскочила, но не знала, что делать. Положила руку ему на спину, но почувствовала под рубашкой кости и надсадное, сырое движение в лёгких и со страхом её отдёрнула.
Когда он наконец замолчал, его глаза слезились. Он весь посерел.
– Кого-нибудь позвать? – прошептала Мэгги, но он только покачал головой. Через некоторое время снова выпрямился, утёр рот тыльной стороной ладони и прислонился к стене. На губе осталась кровь.
Глава 28
Позже на той неделе серые небеса снова пожелтели, температура поднялась; потом – снова гроза, и так до следующей недели: то нарастала жара, то проливался дождь, то жара, то дождь. Улицы заполнялись дымкой и грязью, а Кельвину от этого словно становилось всё хуже.
Через десять дней Мэгги написала ответ Эми. Сперва черкнула о пустяках – погоде, дне рождения Кейт, – а потом, вдавливая ручку в бумагу, добавила: «Кельвину всё ещё нездоровится», – и не смогла придумать, как продолжить, так что начала с красной строки. Строчки поползли книзу.
Спасибо за приглашение к мистеру Салливану. Это очень любезно со стороны вас обоих, и, уверена, встреча пройдёт замечательно. Я бы с удовольствием провела сеанс с тобой и твоими друзьями мистером и миссис Гаррет, если они приедут, и с мистером Салливаном, если ему интересно.
Когда она принесла письмо вниз, к портье, увидела, что вокруг стойки собрались люди и что-то рассматривают.
Она протолкнулась и услышала пару удивлённых возгласов, и тогда какой-то мужчина спрятал то, что они читали, – что-то вроде газеты. Несколько листков, сплетённых ниткой через отверстие в верхнем углу.
– Что это? – спросила она, замечая, как люди расступаются от неё и перешёптываются. С другого конца стойки на неё со странным и грустным лицом смотрел Сэм.
– Она должна это видеть, – сказал кто-то – она помнила этого человека по завтракам в столовой.
– Я бы хотел подписаться, – сказал другой, в матерчатой кепке, с прищуром глядя на неё.
– Что это? – внимание было неприятным, общее настроение – скверным. Мэгги поискала глазами кого-нибудь старшего и наконец увидела, что к ним идёт мистер Барнум.
– Что за шум? – спросил он, кивнув Мэгги и повернувшись к человеку с листками, чьи глаза были голубыми и холодными как лёд.
– Мистер Барнум, – сказал он. – Вы как раз вовремя. Я бы хотел вам кое-что предъявить от своего лица и лица ряда других постояльцев, – он взглянул на Мэгги. – Но лучше переговорить у вас в кабинете.
– Что это? – снова спросила Мэгги, впервые надеясь, что придёт Лия и поможет.
Мистер Барнум взял листки и некоторое время читал. Собрание рассосалось. Кто-то пошёл по своим делам, другие ждали поодаль.
– Это недобросовестная попытка подорвать мой бизнес. – Мистер Барнум наконец взглянул на голубоглазого. – И я этого не потерплю. Да, мы переговорим у меня в кабинете.
– Что это? – не унималась Мэгги. – Что там написано?
– Не понимаю, почему вы не показали это девочке, – сказал Барнум. – Это касается её напрямую.
Мэгги протянула руку.
– Покажите.
Первая страница была печатной, как в газете, но под печатными словами следовали подписи, продолжавшиеся и на следующей странице. Третья и четвёртая ещё оставались пустыми.
ПЕТИЦИЯ КАСАТЕЛЬНО ПРЕБЫВАНИЯ СЕСТЁР ФОКС В ЭТОМ ОТЕЛЕДолгосрочные гости, а также представители персонала и местных предприятий хотели бы подать администрации жалобу на пребывание сестёр Фокс и их ежедневные представления, находящиеся ниже достоинства сего места. Мы утверждаем, что их репутация сомнительна, а деятельность – богохульна.
После проведённого расследования мы уведомляем: в распоряжении автора сей петиции находится письмо, подписанное МИСТЕРОМ ДЖОНОМ БЕЛЛОМ из ОКРУГА УЭЙН, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК, сообщающее о том, что в марте 1848 года Маргарита и Кэтрин Фокс беспочвенно обвинили его в убийстве и тем самым немало повредили его репутации.
А также письмо, подписанное МИСТЕРОМ ДЖЕЙМСОМ КРЕЙНОМ из РОЧЕСТЕРА, ШТАТ НЬЮ-ЙОРК, сообщающее, что в ноябре 1847 года он стал свидетелем того, как старшая девочка Маргарита Фокс столкнула или сбросила его шестилетнюю дочь с крутых ступенек и сломала ей обе руки.
Автор петиции не утверждает, что их порочные занятия – мошенничество или колдовство, как заявляют другие, а только требует, чтобы трёх сестёр Фокс, пребывающих в отеле без сопровождения, выдворили и чтобы они прекратили морочить головы жителям этого города.
Если это требование не будет услышано, нижеподписавшиеся обратятся в церковь и полицию и потребуют провести расследование касательно данного заведения и сестёр Фокс.
Возникла тишина. Перед глазами всё расплывалось от слёз, и Мэгги яростно проморгалась, подняла голову и протянула петицию обратно мистеру Барнуму. Затем взглянула на Сэма, который отвернулся, словно от стыда за неё, и на человека с голубыми глазами, тот глаз не отвёл.
Её письмо для Эми всё ещё было за поясом, и дрожащей рукой она протянула мистеру Барнуму и его.
– Я принесла письмо, – сказала она как можно более ровным голосом. Мистер Барнум был далеко не тем человеком, который здесь принимает почту, но больше ей ничего не пришло в голову. – Вы не могли бы проследить, чтобы его отправили сегодня?
Мистер Барнум кивнул.
– Разумеется, мисс Фокс, – ответил он, убрал конверт в карман и отвернулся.
Глава 29
Лию она нашла в номере Кельвина. Он сидел в постели, прижимая подушку к груди. Его лицо было пепельным, на лбу выступил пот, но, когда вошла Мэгги, нашёл силы улыбнуться.
Она неловко помедлила на пороге. Лия сидела у кровати на деревянном стуле с Библией в руках.
– Последняя попытка спасти мою душу, – объяснил Кельвин.
– Но, похоже, я для этого не гожусь, – сказала Лия. – Мэгги всегда была настроена религиознее меня – может, у неё получится…
– Нам нужно… нам нужно поговорить, – произнесла Мэгги.
Лия отложила Библию на тумбочку.
– Что случилось?
Мэгги посмотрела на Кельвина, на синяки у него под глазами, на обострившиеся черты лица.
– Не сейчас, – сказала она. – Поговорим потом.
– Что случилось? – повторила Лия.
– Она не хочет, чтобы я слышал, – сказал Кельвин. – А то вдруг скончаюсь от потрясения. Выйдите, если хотите. Я не против.
Лия ответила неодобрительным взглядом.
– Тебе не стоит говорить так много.
– Ну так выйдите – и говорить будет не с кем.
Лия последовала за ней в коридор, и они закрыли дверь.
– Ну?
Она слушала объяснения Мэгги с непроницаемым выражением. Затем помолчала, словно ждала продолжения, и уточнила:
– Это всё? – как сказала бы в ответ на какие-нибудь пустяки.
Но Мэгги видела напряжение в её лице. Поджатые губы, твёрдый взгляд.
– Письма, – повторила Мэгги. – От мистера Крейна и мистера Белла. Они раскапывают моё прошлое.
– Наше.
– В основном моё.
– Письма наверняка поддельные. Нужно потребовать показать их.
Мэгги покачала головой. Вокруг смыкались красные ковры и тёмные стены.
– Не хочу их видеть.
– Отель нас не выселит. Мы приносим слишком большую прибыль. Просто каким-то завистливым и непорядочным людишкам не нравится, что женщины завоевали себе уважение. Им вообще не нравится видеть женщин, только если те не чинят им рубашки.
– Здесь нельзя жить, – прошептала Мэгги. – Больше нельзя. Речь о полиции, Лия. Нельзя жить там, где о нас говорят такие гадости.
– Конечно можно. Мы можем жить, где пожелаем. Кто, собственно, эти люди? Сколько там подписей? Десять? Двадцать?
– Не знаю. Много. Целая страница.
– Люди подпишут любую чепуху. Не удивлюсь, если многие из них даже читать не умеют.
Они услышали кашель Кельвина из-за двери. Обе замолчали и смотрели на дверь, пока он не затих. Рука Лии двинулась к ручке.
– Здесь нельзя жить, – повторила Мэгги. – Они знают. Они знают о Ханне Крейн.
– Да что они знают? Ты тысячу раз повторяла, что ничего ей не сделала, а значит, и знать там нечего. Всё ложь и клевета. Пора бы затащить мистера Крейна в суд. И всех остальных, – Лия повышала голос. – Их всех надо затащить в суд. Да как они смеют…
– Звать нас лгуньями? – Мэгги старалась говорить тише, чтобы не услышал Кельвин, и поэтому её голос показался высоким и надломленным. – Мы и есть лгуньи.
У Лии расширились глаза. Она качала головой.
– Нет. Нет. Не больше других.
– Всё, что мы делаем, – ложь. Щёлкаем пальцами…
– Ты же как раз веришь. Ты и Кэти – вы мне без конца твердите, что это не игра. – Лия схватила её за руку, да так, что было больно, останется синяк. – Не поддавайся. Нас хотят запугать, но мы им не позволим. Мы заслужили здесь находиться. Мы трудились больше кого угодно. Мы не делаем ничего плохого, только хорошее.
– Мы зарабатываем деньги.
– А деньги, – ответила Лия резким шёпотом, – это хорошо. Если не веришь, попробуй поголодать, – она отпустила Мэгги, сделала глубокий вдох и разгладила своё голубое платье. – Так, если ты настолько расстроилась, я об этом спрошу. Поговорю с администрацией и прослежу, чтобы эту мерзость бросили в огонь. Тогда ты успокоишься?
Кельвин снова закашлялся, и Лия повернулась к двери, потом остановилась. Взглянула на Мэгги с таким лицом, словно хотела изобразить нежность, но забыла как.
– Останься с ним, – сказала она. – Он будет рад. А я спущусь и разузнаю. Кейт у себя?
Положив руку на дверь, Мэгги кивнула. Хотелось сказать больше, уговорить Лию уехать, но это было слишком трудно. Да и как? Как уедет Кельвин, если он и на ногах стоит с трудом?
– Хорошо, – Лия повернула ручку и втолкнула её в комнату. – Только дай срок, Мэгги, и я всё улажу.
Она села на край постели и попробовала улыбнуться Кельвину, но не получилось – губы не слушались.
– Хочешь пить? – спросила Мэгги. – Или могу принести что-нибудь из столовой.
Он покачал головой.
– Что-то стряслось?
– Да нет. Ничего.
– Можешь не притворяться. Я больной, но не бесполезный. Могу же я помочь?
– Не можешь, – сказала Мэгги. – Не мог бы, даже если бы не болел.
Она взяла его за руку. Почувствовала через ладонь слабое биение сердца. Вспомнила, как держала его за руку в детстве, когда шла за ним по городу или гуляла по ферме. Тогда ему было почти столько же лет, сколько ей сейчас, и она любила его сильнее родного брата. Он проводил с ней больше времени. Когда он к ним только переехал, это было в диковинку, и он был весёлым и добрым, единственным в доме, кто всегда улыбался.
Но как раз в том году умерли его родители. Должно быть, он думал, что обязан улыбаться, чтобы его не прогнали.
– Просто кое-кому не нравимся мы и то, что мы делаем. Только и всего, – она снова попробовала улыбнуться, обратить всё в шутку. – Нас принимают за ведьм.
– Ведьм не бывает.
– Ничего другого от тебя и не ожидала.
– Не бывает ни ведьм, ни колдовства, ни гномов, ни фей.
– Знаю. Ты ни во что не веришь.
– Вот именно.
«Мошенничество или колдовство?»
Она то и дело отводила от Кельвина глаза. Смотреть на него было больно. Он так побледнел, что через кожу просвечивали кости.
Вспомнилась кость, найденная в подвале. Девушки, которую повесили в лесу, – так она сочинила для Кейт. Девушки, которую считали одержимой дьяволом.
Кельвин снова закашлялся, но зажал рот рукой и, сломавшись пополам, коротко, отрывисто вдыхал. Она всё ещё держала его за руку и попыталась вспомнить про себя молитву.
Скоро он уже смог распрямиться и откинуться на подушку, уставившись в потолок.
– Но ты-то по-прежнему веришь, да? – спросил он, все ещё задыхаясь. – Несмотря на все ваши трюки. Ты веришь, что есть и что-то настоящее?
– Да, – сказала она. – Знаю, ты так не думаешь.
– Я не думаю, что вы лжёте.
– Знаю.
– Только что действует это на вас так же, как и на остальных. Пара странных шорохов – и воображение уже само…
– Знаю.
– Но ты правда веришь, что после смерти мы куда-то отправляемся, что наш дух где-то существует?
– Не знаю. Не надо много говорить, Кельвин, тебе вредно.
– Мэгги…
– Да, верю. Да. Ты же знаешь.
Какое-то время он молчал.
– Значит, это не конец? – спросил он. – Ты правда в это веришь?
И тогда она увидела на его лице то же выражение, которое видела у скорбящих отцов за столом. Желание поверить – вопреки себе.
И они убеждали тех скорбящих отцов. Трюками. И те отцы уходили, поверив, что с ними говорил скончавшийся ребёнок, хотя на самом деле это Кэти щёлкала пальцами или Лия шумела в соседней комнате. Сколько они уже не чувствовали настоящих духов? Она и не помнила. Трюки давались так просто, что она словно забыла прислушиваться к чему-нибудь ещё. Теперь даже воспоминание о фермере из школы поблёкло и размылось – она уже не чувствовала на коже след его ненависти.
Они творят что-то ужасное. «Я обрёл покой, отец, – говорили они от имени ребёнка. – Не плачь».
– Это не конец, – больше она не придумала, что ответить. – В это я верю.
И отвернулась, не желая видеть его лицо.
Глава 30
Той ночью она почувствовала в воздухе новую грозу и открыла окно навстречу дождю. Иногда ей казалось, что дождь помогает от болезней – должен же он очищать воздух и смывать отраву. Но потом вспоминались лужи на улицах, тёмные от грязи, вспоминались крысы.
Кельвину нужно за город. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. Это они его мучают. Надо так и сказать утром Лие. Дорога будет для него тяжёлой, но им нужно уехать.
Она услышала за дверью шарканье и обернулась. Дверь дрогнула, словно на неё кто-то опёрся, и в щели под ней появилась тень. Что-то протолкнули. Листок. Сперва она не могла пошевелиться; это так напугало, что она приросла к месту.
Потом руки и ноги снова послушались, и она бросилась и распахнула дверь, хоть ещё и была в ночной рубашке. В коридоре никого не было, но осталось ощущение, будто отсюда только что кто-то ушёл. Мэгги хотела нагнать его, но зловещий тёмно-красный ковёр отбил всё желание, и она снова закрылась.
Взяла листок.
Тот напоминал вырванную из книги страницу, но пустую, не считая убористого почерка на одной стороне. Она зажгла свечу.
«ВЕДЬМЫ», – было написано наверху, и она прищурилась, чтобы прочитать остальное.
«…т. е. по Контракту, или Соглашению, с дьяволом силами им наделённые, дабы творить странное».
ВАМ НЕ РАДЫ В НЬЮ-ЙОРКЕ.
ЗАНИМАЙТЕСЬ СВОИМ МРАКОБЕСИЕМ В ДРУГОМ МЕСТЕ.
НАКАЗАНИЕ ЗА КОЛДОВСТВО – ПОВЕШЕНЬЕ.
По стеклу застучал дождь, и окно всё ещё стояло открытым, так что мелкие капли заносило внутрь, и она подумала: «Надо закрыть окно».
Снова перечитала записку.
«Надо позвать Лию и показать ей, – подумала она. – Надо пожаловаться отелю. Первое предложение явно откуда-то списано, так больше никто не говорит. Не из Библии. Можно показать какому-нибудь учёному, может, он ответит. Надо закрыть окно. Дождь, – думала она. – Идёт дождь».
Затем обнаружила, что уже подносит уголок листка к пламени свечи. Он занялся сразу – бумага чернела и корчилась в руке, огонёк разрастался, пока она не почувствовала, как он лижет пальцы, и от листка почти ничего не осталось, и только тогда вскрикнула и уронила его на пол, а через долю секунды набросила сверху тяжёлое одеяло с кровати и топтала босыми ногами, а потом ещё и облила водой из кувшина.
«Я схожу с ума», – вдруг подумала она. Остановилась с колотящимся сердцем, задыхаясь, поражаясь, что не сожгла отель со всеми постояльцами.
На ковре останется подпалина, им придётся заплатить, да и одеяло наверняка испорчено, им придётся заплатить. Она прижала руку к сердцу и увидела, что кончики пальцев покраснели и скоро покроются волдырями; но пока что боли не было, только мрачное, головокружительное замешательство.
«Я сошла с ума».
Утром она накрыла подпалину половичком из-под окна. Одеяло сложила как можно плотнее и сунула в конец чулана. Окно простояло открытым всю ночь, так что в воздухе не осталось ни намёка на гарь.
Затем нашла в столовой Лию и молча села рядом. Та кивнула и вернулась к своей газете. Мэгги спросила себя, не потому ли она в неё так вперилась, что не хочет видеть, как за ними наблюдают гости.
Мэгги взяла хлеб. Отщипнула кусочек, заставила себя съесть.
– Кельвин? – наконец спросила она тихо, и Лия коротко качнула головой.
– Нет. Не сегодня.
Мэгги сама не знала, зачем спросила. Он уже много недель не спускался к завтраку.
– Кейт тоже нехорошо, – сказала Лия, – но у неё вроде бы всего лишь разболелась голова, и, конечно, она очень переживает за него, – она бросила короткий взгляд на Мэгги. – Пожалуй, для такой маленькой девочки это слишком, – Лия и сама стала бледной, под глазами появились тени.
– Ты с кем-нибудь вчера говорила насчёт…
– Да. Мистер Барнум извинялся и обещал, что лично займётся этим.
– И что это значит?
На её лице промелькнула слабая усталая улыбка.
– Я и сама не знаю.
– Лия…
– Да?
– Вчера ночью, – она посмотрела на сестру. – Вчера ночью…
– Что вчера ночью?
И зачем она сожгла? Не пришлось бы сейчас объяснять. Помнит ли она вообще текст?
Да и что сделает Лия? Листок, который никто не видел, да испорченный ковёр. Это просто неприятности, не больше, очередные неприятности, а если о них узнает Кельвин, ему только станет хуже. Мэгги нечего предъявить, кроме подпалин, – и то она могла просто уронить свечку.
Она и правда могла просто уронить свечку.
Её память стала как сцена, где поднимается и опускается занавес, а за ним что-нибудь пропадает. Она правда уронила свечку? Она правда прошла посреди ночи через весь отель и встретила дьявола?
– Вчера ночью…
– Мэгги. Я не выспалась. Если у тебя что-то…
– Нет, – она покачала головой и отломила ещё кусочек хлеба. – Нет. Ерунда.
Лия помолчала, словно понимала, что Мэгги врёт. Но ответила:
– Хорошо.
Глава 31
В пятницу, когда они договорились встретиться с Эми и её друзьями, никто не хотел ехать. Кельвину было плохо как никогда, даже вызвали врача. Лия сказала, что должна остаться с ним, а Кейт сказала, что неправильно самим получать удовольствие, когда Кельвин так болеет.
Но уже поздно было писать и просить не присылать экипаж. И тогда Мэгги собралась. Она ехала всего на одну ночь. И ей действительно нужно было вырваться из отеля, пусть и ненадолго. Здесь давили стены, всюду преследовали перешёптывания гостей.
Она попросила у Лии сундучок и собрала кое-что, включая расшитую игольницу, которую купила в подарок Эми. Прихватила и Библию, потому что так положено и потому что она встречается с добрыми богобоязненными людьми, и ей казалось, что они посмотрят на неё и увидят, будто Нью-Йорк её осквернил, будто её осквернило всё то, чем она занималась здесь и чем никогда бы не занималась в Рочестере. Перед отъездом она заглянула к Кельвину попрощаться, но он спал, и тогда она тихо ушла, не желая его тревожить.
Особняк находился всего в часе езды от города, но дорога рядом с ним перешла в просёлок, а вокруг встали стеной деревья. Освещение среди них было странное – пёстрое и зыбкое.
Дом далеко отстоял от соседних. Это была большая каменная постройка с широкой дубовой дверью. Выйдя из экипажа, Мэгги ощутила разлитую в воздухе сентябрьскую свежесть и ненадолго взбодрилась. Дом, его простой фасад и ровные пропорции, чем-то успокаивал.
Лесная тишь и запах деревьев напомнили Хайдсвилл.
Её вышел встретить мистер Салливан. Это был темноволосый человек с короткой аккуратной бородкой и очками в тонкой оправе, с добрыми глазами, что улыбались ей, пока кучер доставал её багаж.
– Мисс Фокс, какая честь, – сказал он, провожая её в дом. – У меня есть дочь вашего возраста, но, боюсь, сейчас она в пансионате. Сестры с вами не поехали?
Она с запинками рассказала о Кельвине, оглядывая тёмную прихожую. На стенах висели небольшие строгие портреты, но больше здесь ничего не было.
– Жаль это слышать, – он снял очки и протёр их рукавом. – На этот вечер мы планировали простой ужин, а пока, я думал, вам захочется прогуляться. Как видите, здесь ещё остались чудесные леса и земля должна быть сухая, – он прочистил горло. – А потом, должен признаться, мне бы очень хотелось попробовать пообщаться с духами, если возможно устроить демонстрацию.
– Не слушай его, Мэгги, он ужасный скептик, – на лестнице появилась Элизабет Рид – Элизабет Гаррет, поправила себя Мэгги. Она оперлась на поручень на площадке над ними.
Сперва Мэгги вздрогнула, но потом вновь почувствовала смесь восхищения и нервозности, что в ней до сих пор вызывала Элизабет.
Мистер Салливан качал головой, но всё ещё улыбался.
– Меня можно назвать и скептиком, но любопытство моё искреннее, и я надеюсь, вы мне потрафите. Я бы с удовольствием сменил точку зрения.
– Надеюсь, что смените, – тихо отозвалась Мэгги.
– И я, – сказала Элизабет. – Я и сама была скептиком, но в последнее время обнаружила, что общество верующих куда интереснее.
Эми и Уилл Гаррет сидели в гостиной – большой и яркой, с выходящими на сад окнами. Они погрузились в разговор с такими серьёзными лицами, что Мэгги неловко замялась на пороге, почувствовав себя маленькой, не на своём месте.
Но её тепло приветствовали, предложили кофе, а потом служанка мистера Салливана накрыла на стол. Это была девушка из Пенсильвании, которая отправилась не на запад, а на восток: Джоанна, с тёмно-русыми волосами и зелёными глазами. Она легко разговаривала с мистером Салливаном и много смеялась. Проводив Мэгги до спальни, Джоанна сказала с обаятельной улыбкой:
– Мистер Салливан пригласил и меня на общение с духами, если вы его проведёте. Вы не против?
– Нет, – сказала Мэгги. – Буду рада.
Её уютная спальня находилась на чердаке, кровать уже постелили. В неё так и хотелось зарыться с головой.
– О, замечательно, – Джоанна хлопнула в ладони. – Я подготовлю для вас гостиную, как пожелаете. Вы только скажите.
– Благодарю.
Джоанна кивнула.
– Отцу такие вещи не нравятся, – она оглянулась через плечо, потом понизила голос. – Ему не нравится ни мистер Салливан, ни его друзья, ни их круг. Он говорит, мне не стоит якшаться с людьми с другим цветом кожи, – она помолчала, словно хотела посмотреть, как отреагирует Мэгги, потом продолжила. Казалось, ей уже давно не с кем было поговорить. – Он говорит, ничего удивительного, что аболиционисты ещё и верят в духов: мол, им бы только нарушать естественный порядок вещей. Но мистер Салливан оплачивает мою учёбу, поэтому отец ничего не может сказать ему в лицо, – не переводя дыхания, она прибавила: – Мне и самой когда-нибудь хотелось бы попробовать поговорить с духами, на сеансах. Раньше мне бы это и в голову не пришло, но вот мы встретились, и вы же моего возраста, да? Тогда чем я хуже? – Она рассеянно поправила стул рядом с дверью. – Там ведь нет особых правил, да? С духами? Я знаю, обычно вы сидите за столом, но стол – он же есть у всех.
– Нет. Особых правил нет.
– Это мне нравится.
– Тогда попробуйте, – сказала Мэгги, а сама думала: «Это не понравится не только твоему отцу».
Эми ждала её внизу, в чепчике и простом платье, не доходившем до пола. На ней были прочные башмаки, словно для работы в поле. Они ей шли.
– Если остались силы для прогулки, Мэгги, думаю, тебе понравится в лесу. Наш хозяин обещает, что там есть тропинка вдоль ручья.
Какое-то время они шли молча, пока не нашли ту тропинку. Для экипажа она была узкой, но всё же чётко виднелась среди деревьев, а земля и правда была сухой и ровной. Ручей они услышали раньше, чем увидели.
– У Айзека всё хорошо? – спросила через какое-то время Мэгги.
– Да, – сказала Эми. – Он хотел к нам присоединиться, но не вышло…
Листья уже опадали и шуршали под ногами. Эми шагала быстро. Мэгги чуть не выбилась из дыхания, поспевая за ней. Она ещё не обносила свои тесные туфли, ноги ныли. Только она набрала дыхания, чтобы рассказать Эми всё – о петиции, газете и своём странном кошмаре, – как Эми заговорила первой.
– Может показаться, что мы тут все в своих мыслях, Мэгги, и я тебе объясню почему, – она окинула Мэгги осторожным оценивающим взглядом. – Наверное, ты и сама уже догадалась. С тех пор как твоя семья съехала, мы в ваших комнатах… «укрывали беглых рабов», как выражаются наши законодатели. Ты и сама знаешь, что Рочестер – одна из последних остановок подземной железной дороги перед границей с Канадой.
В деревьях вокруг зашелестел ветер, на землю спорхнули сосновые иголки. Мэгги вспомнила светлые комнаты в доме Эми, выходящие на дорогу. Ей и не приходило в голову спросить, кто там жил после них.
Выражение лица Эми было напряжённым, она поджала губы.
«Укрывали беглых рабов».
– Вы помогаете людям спасаться от рабства, – тихо сказала Мэгги.
Она была рада, что ей это сказали, что Эми ей доверяет, рада, что услышала об этом раньше, чем сама начала рассказывать о своих дурацких эгоистичных неприятностях.
– Мы поддерживаем Африканскую методистскую церковь и мистера и миссис Гаррет. Они принимают столько людей, сколько могут, но места у них мало, и требуется осторожность. А у нас есть комнаты, – Эми прочистила горло. – Кое-кто из аболиционистов считает, что о подземной железной дороге вовсе не стоит распространяться. Возможно, они правы. Охотники на рабов слишком много знают. И ходят разговоры о том, что законы ужесточатся, наказывать всех вовлечённых будут ещё строже. Как штрафами, так и тюремным заключением – только за то, что пускаешь их под свой кров. Ты наверняка об этом слышала.
Кое-что Мэгги знала – из обрывков разговоров и мельком прочитанных статей в газетах. Но её голова была забита совсем другим, и она не сомневалась, что Эми это видит. В Рочестере Эми старалась её просветить, давала книги и брошюры, водила на лекции, и как в итоге поступила Мэгги? Уехала в Нью-Йорк распивать вино и строить глазки взрослым мужчинам.
В мире хватало слишком много страшной, запутанной несправедливости, и если раньше она ещё думала, что найдёт какой-нибудь способ помогать, то теперь при мысли об этом в голове было пусто.
– Хотела бы я помочь, – сказала она. – Знать бы только чем.
Эми улыбнулась.
– Может, подождёшь, когда к тебе придут законодатели, и спросишь духов, хорошо ли поддерживать рабство или нет. Уверена, духи ответят, что нет.
Мэгги знала, что Эми её поддразнивает, но эта мысль ненадолго зацепила. За столом у них получалось убедить кого угодно и в чём угодно. А не могут ли духи и поучать так, словно это не салон, а церковь?
Нет. Высокомерная мысль, и она её отбросила.
Впереди по тропинке проскакала птичка, наклонила набок головку, глянув на них, и они остановились. Наверху в деревьях что-то зашуршало. Освещение менялось. Небо вдруг потемнело. Всё шло к дождю.
– Что ж, вот что я хотела тебе рассказать, Мэгги, – сказала Эми. – Как там Кельвин?
В горле встал ком.
– Передаёт привет, – сказала она, и тогда Эми кивнула и не стала расспрашивать.
Они прошли по тропинке вдоль ручья и повернули обратно к дому под пасмурными небесами, когда она услышала в листве первый шорох дождя. Подходя к особняку мистера Салливана с обратной стороны, они увидели Элизабет – та прислонилась к косяку чёрного входа, на плечи накинута куртка мистера Гаррета. Она помахала им и окликнула: