Джордж Хиггинс

ДРУЗЬЯ ЭДДИ КОЙЛА 

Глава первая

Джеки Браун, парень двадцати шести лет, с непроницаемым лицом, пообещал достать несколько пистолетов.

- Я смогу их доставить к завтрашнему вечеру. Приволоку, наверное, штук шесть. А через неделю, ну, может, дней через десять, еще дюжину. Тут должен кое-кто нагрянуть — у него с десяток найдется, да только я, понимаешь, уже кое с кем об этом товаре толковал и обещал четыре ствола. Зачем-то они ему понадобились. Так что завтра вечером — шесть. А через неделю будет еще дюжина. Напротив Джеки Брауна сидел коренастый мужчина и ждал, пока остынет его кофе.

- Что-то мне это не больно нравится, — сказал он. — Что-то мне не улыбается отовариваться в лавке, где толчется еще куча народу. Я же не знаю, что твой покупатель собирается с этими «пушками» делать. Коли у моего клиента будут неприятности из-за того, что кто-то еще берет товар из этой кормушки, то, знаешь, и у меня тоже могут быть неприятности.

- Это ясно, — сказал Джеки Браун.

В пятницу рабочий день кончался чуть раньше обычного, и в этот ранний ноябрьский вечер люди уже спешили домой с работы. Инвалид на углу продавал бостонский «Рекорд» и надоедал прохожим криком из своей коляски.

- Да ничего тебе не ясно, — сказал коренастый. — На мне же лежит ответственность. Я привык работать аккуратно.

- Слушай, — сказал Джеки Браун. — Я же говорю: мне все ясно. Ты знаешь мое имя.

- Знаю, — буркнул коренастый.

- Ну и порядок! — сказал Джеки.

- Нет, не порядок, — ответил покупатель. — Хотел бы я, чтобы с каждым, кого я так вот знаю, как тебя, был полный порядок. Вот смотри! — Коренастый вытянул левую руку над пластиковым столиком. — Что это?

- Твоя рука, — сказал Браун.

- Хм, надеюсь, ты на «пушки» глядишь внимательнее, чем на эту руку, — поддел его коренастый. — Дай-ка сюда свою, умник!

Джеки Браун растопырил пальцы левой руки.

- Ну?

- Пересчитай, сколько у тебя костяшек на пальцах! — приказал коренастый.

- Что, все? — спросил Джеки Браун.

- Господи, — сказал коренастый. — Да считай сколько хочешь. У меня все равно на четыре больше. По две на каждом пальце. А знаешь, откуда? Я как-то купил товар у парня, который вроде тебя назвал мне свое имя, да только «пушки» у него были засвечены, и парень, для которого я их взял, отправился в Уолпол[1] — «от пятнадцати до двадцати пяти». Он все еще там парится. Да у него друзья остались на воле. Они-то мне и подарили дополнительные четыре костяшки на левой руке. Зажали мне лапу в ящике письменного стола. А потом один из них ногой как врежет по ящику. Е-мое, как же больно было! Ты-то парень, не знаешь, каково это.

- Вот черт, — воскликнул Джеки Браун.

- А больнее всего было от того, что я ведь и сам понимал, что они со мной сделают. Представь: приходят к тебе и говорят, что ты кое-кому свинью подложил, что ты совершил ошибку, очень большую ошибку, и теперь за это кое-кто за решеткой парится, и понимаешь, говорят, мы-то лично против тебя ничего не имеем, но наказать надо. Так что, говорят, давай сюда руку. А ты думаешь про себя: не дам! Понял? Я когда еще совсем маленький был, ходил в воскресную школу, училка-монашка все мне говорила: «Руки на стол!» Поначалу я слушался и руки клал, а она мне по рукам стальной линейкой — прямо по костяшкам! Вот так-то. Но вот однажды я говорю ей — когда она мне свое: «Руки на стол!» — я ей и говорю: «Нет!». Так она мне, сука, этой линейкой прямо по роже со всего размаху влепила. И тут то же самое. Только эти ребята против тебя лично ничего не имеют, понял? Обычные ребята, каких на улице каждый день встречаешь, может, кто-то тебе из них даже нравится, а, может, и не нравится, может, ты с ними по стаканчику в баре пропускал, может, даже с ними вместе девок кадрил. И вот приходят к тебе и говорят: «Эй, Поли! Ты пойми, братишка, против тебя лично мы ничего не имеем. Но ты допустил ошибку. Давай руку. Мы же не будем в тебя из «пушки» палить, ты же знаешь». Так что пришлось руку им дать — а давать можно любую, какую хочешь — хоть левую, хоть правую. Я им дал левую, потому что я правша и наперед знал, что будет. Вот, значит, сунули они мне пальцы в ящик письменного стола и один из них ногой как врежет по ящику. Слыхал, как кости хрустят, когда ломаются? Это как лучину от полена откалываешь. А болит — ужас!

- Вот черт! — повторил Джеки Браун.

- Вот о том я и толкую, — сказал коренастый. — Я тогда месяц гипс носил. В дождь и сейчас болит страшно. Я эти пальцы согнуть не могу. В общем, мне наплевать, как ты себя назвал. Имя того торговца я ведь тоже знал, да это не спасло моих пальцев. Знать имя — этого не достаточно. Мне платят, чтобы я работал аккуратно. Интересно, что будет, коли один из твоих стволов «засветится». Может, мне потом придется себе костыли в аптеке примерять? Это же дело нешуточное. Я не знаю, кому ты раньше товар толкал, но мне вот шепнули тут, что у тебя есть пушки, а мне нужна пара-другая. Я просто страхуюсь, понял, чтобы дурака не свалять. А что будет, коли твой клиент, который четыре берет, толкнет одну «пушку» на сторону, а из нее потом легавого пришьют? Мне что, когти рвать из города?

- Нет, — ответил Джеки Браун.

- Нет? — переспросил коренастый. — Ну ладно, будем надеяться, что тут ты прав. Но только я не хочу больше пальцы калечить. И коли мне придется когти рвать из города, парень, то и тебе тоже придется. Ты это учти. Они со мной опять что-нибудь учудят, но с тобой разберутся покруче. Ты это запомни.

- Понял, — сказал Джеки Браун.

- Надеюсь, — ухмыльнулся коренастый. — Я уж не знаю, кому ты там раньше толкал товар, но должен тебя предупредить: эти ребята — крутые.

- Мои стволы не засветятся, — повторил Джеки Браун. — Я гарантирую.

- Это почему же?

- А потому. Это абсолютно новые «пушки», ты понял? Пристреляны, проверены — вот и все. Новехонькие стволы, в деле не были. Нетронутые. Бойки еще в тавоте. Если уронишь — курком в землю ткнутся — и ничего, понял? «Тридцать восьмые — специальные». Говорю тебе — классный товар.

- А, краденые! — отмахнулся коренастый. — Серийные номера сбиты. Так я в прошлый раз попался. Накрыли местечко, откуда «пушки» добывали, да и номера сверили. Так что ты, парень, поостерегся бы, а то нам с тобой вообще все пальцы открутят.

- Нет, — сказал Джеки Браун. — На них серийные номера стоят. Так что если найдут эту «пушку», то и номер на ней будет, не боись. Я тебе говорю, никак не доказать, что они краденые. Абсолютно новые пушки, в масле еще.

- С серийным номером? — переспросил коренастый.

- Да ты сам увидишь номер, — сказал Джеки.

- Модель армейской полиции, 1951 года выпуска, доставлены в Рок-Айленд, ни один не в розыске. Новехонькие «специальные».

- У тебя что, кто-то на оружейном заводе есть?

- Слушай, я торгую стволами. Я в деле уже давно, и очень редко кто оставался недоволен. Я могу достать тебе «четырехдюймовки»[2] и «двухдюймовки». Только скажи, что тебе надо. Я доставлю все в лучшем виде.

- Почем? — спросил коренастый.

- Зависит от того, сколько берешь, — ответил Джеки.

- Зависит также, от того, сколько что я захочу заплатить. — Ну и почем?

- Восемьдесят, — сказал Джеки Браун.

- Восемьдесят? — удивился коренастый. — А ты вообще-то раньше имел дело с пушками? Восемьдесят — это ты, парень, загнул. Я же возьму у тебя тридцать штук. Да я могу пойти в любую оружейную лавку и взять там тридцать стволов по восемьдесят за штуку. Я чувствую, нам еще надо о цене малость потолковать.

- Хотел бы я на тебя посмотреть, как ты идешь в лавку и берешь тридцать стволов! — сказал Джеки Браун. — Я не знаю, кто ты, и не знаю, что у тебя на уме, да и знать мне не надо. Но я бы очень хотел посмотреть, как ты приходишь в оружейную лавку и говоришь, что у тебя есть покупатель на тридцать стволов, и почему бы тебе не получить оптовую скидку! Я бы очень хотел на это посмотреть. Да ведь ФБР будет у тебя за спиной прежде, чем ты начнешь отсчитывать бабки!

- Знаешь, парень, у нас в округе не одна оружейная лавка, — сказал коренастый.

- Для твоих дел — нет тут других лавок, — отрезал Джеки Браун. — Я тебе говорю: на сто миль в округе нет никого, кто мог бы достать тебе такой товар, как у меня — и ты это знаешь. Так что кончай мне мозги пудрить.

- Я раньше никогда не давал больше пятидесяти. И не собираюсь столько выкладывать. Да ведь и ты не найдешь сейчас клиента, который готов у тебя взять тридцать штук сразу. И учти: если это дело выгорит, я у тебя потом буду еще брать. Ты же привык толкать по два-три ствола, вот почему ты хочешь товар доставить в три-четыре приема.

- Да я могу хоть завтра толкнуть пятьдесят штук — и ты мне не нужен, — ответил Джеки. — Я просто не могу их все сразу получить. Я сбываю все, что могу достать. Спорим: если я пойду в церковь к исповеди и трижды прочту «Богородицу», поп у меня в конце исповеди спросит на ушко, не смогу ли я достать для него маленькую игрушку, которую можно носить под сутаной. Народ сегодня совсем свихнулся на «пушках». На прошлой неделе встречался я с одним мужиком, он прямо кипятком писал — достань ему «питон»! А я приволок ему на выбор три здоровенных «блэкхока» — шестидюймовки, «магнумы» сорок первого калибра. Так он схватил один «магнум», будто всю жизнь только о нем и мечтал. Надо было видеть, как этот мудак шел от меня: куртка пузырем стоит на боку, точно он дыню украл. Был у меня еще клиент — спрашивал, могу ли я достать автоматы. Он давал мне полтора «куска» за каждый — за любое количество. Ему было даже все равно, какого они калибра.

- Белый или черный? — спросил коренастый.

- Хороший, — ответил Браун. — Меня бы не удивило, если бы я смог достать ему то, что он хотел, за неделю. Хороший товар. «М-16», почти новенькие.

- Никогда я не понимал людей, которые хотят иметь дело с автоматами, — сказал коренастый. — Коли тебя с этим добром возьмут за жабры, это же верное пожизненное. И что с ним делать-то вообще — на войну идти, что ли? Автомат не спрячешь, в машине возить не станешь, да и кого можно пристрелить из автомата? Разве что стену из него продырявить сначала, чтобы добраться до того, за кем охотишься. А это риск. Нет, я с автоматами дела не имею. Лучше всего для таких дел — четырехдюймовый «смит». Отличная машина — и спрятать можно, и бьет без промаха.

- Мало, кто их любит: «смит-энд-вессон» слишком громоздкий, — сказал Джеки Браун, — На прошлой неделе был у меня человек, которому позарез нужны были «тридцать восьмые». Так я ему приволок один «смит» и «кольт»-«двухдюймовку». «Кольт» ему понравился, а вот насчет «смита» он что-то начал носом крутить. Стал меня спрашивать, на кой он ему сдался — что, говорит, может, ему кобуру нацепить себе на брюхо, чтобы его в ней носить, и все такое. Но, в общем, взял.

- Слушай, — сказал коренастый. — Мне нужно тридцать стволов. «Четырехдюймовки» и «двухдюймовки». «Тридцать восьмые». Возьму и «магнум» триста пятьдесят седьмой, колы попадется. Тридцать штук. Даю тысячу двести.

- Ни фига! — сказал Джеки Браун. — Я отдам по крайней мере по семьдесят за штуку.

- Даю полторы «штуки».

- Давай ни по-твоему, ни по-моему. Тысяча восемьсот.

- Но сначала покажешь товар, — сказал коренастый.

- Само собой, — сказал Джеки Браун. Выражение его лица изменилось: он улыбнулся.

Глава вторая

Молочный коктейль с клубничным мороженым и темно-зеленый «чарджер» попали в поле зрения коренастого мужчины почти одновременно. Официантка ушла, а он смотрел, как машина медленно проплыла мимо магазинов и остановилась на дальнем конце автостоянки. Он сорвал с соломинки обертку и начал неторопливо пить свой коктейль. Водитель из машины не вышел.

Коренастый расплатился за молочный коктейль и обратился к официантке:

- Скажите, где тут у вас туалет? Она махнула рукой в сторону кухни. Коренастый пошел по коридору, миновал туалет и подошел к чуть приоткрытой двери служебного выхода на платформу для приема грузов. Он вышел на грузовую платформу, присел на корточки и неуклюже спрыгнул на асфальт. В двухстах ярдах он увидел еще один служебный выход с грузовой платформой. Дойдя до платформы, он взобрался на нее и толкнул металлическую дверь с надписью:


ТОЛЬКО ПРОДУКТЫ.


За дверью он увидел молодого парня, который сортировал зеленый салат. Коренастый стал объяснять причину своего появления:

- У меня машина сломалась — там на улице. От вас можно позвонить?

Парень сказал, что телефон находится при входе в магазин, у касс. Коренастый вышел из магазина через центральный вход. Он оглядел автостоянку. Заметив «чарджер», он зашагал к нему.

Водитель открыл правую дверцу, и коренастый залез внутрь.

- Давно ждешь? — спросил коренастый.

Водителю было лет тридцать пять. На нем были замшевые сапоги, поношенные твидовые штаны, желтая водолазка и мотоциклетная куртка из черной блестящей кожи. Длинные волосы, на носу большие темные очки в серебряной оправе.

- Ровно столько, сколько тебе понадобилось, чтобы понять, что кругом все чисто. Какого черта ты выбрал это место? Ты здесь что, в парикмахерскую ходишь?

- Да нет, просто слышал, что сегодня будет специальная распродажа лыж, — ответил коренастый. — У тебя симпатичная машина. Чья — кого-нибудь, кого я знаю?

- Навряд ли! Один парень из западной части штата возил на ней самогон. Бедолага! Расплатился наликом и на первой же ездке попался. Не понимаю, как они вообще умудряются торговать, если им приходится покупать новую тачку всякий раз, когда они скидывают товар.

- Иногда у них все сходит чисто, — ответил коренастый.

- Я не знал, что ты и этим занимаешься, — сказал водитель.

- Да нет, просто слышу вокруг разговоры, понял? Люди нынче работают неаккуратно.

- Знаю, — сказал водитель. — Вот на прошлой неделе сам слышал, что тебе пятнадцатого января предстоит ехать в Нью-Хэмпшир на суд, и подумал: интересно, где же Эдди собирается праздновать Рождество?

- Потому-то я и интересуюсь лыжами, — сказал коренастый. — Уж коли мне туда ехать, то я решил: а почему бы не покататься там на лыжах, понял? Как думаешь, к тому времени снег выпадет?

- Я думаю, что уже и сейчас там снег, — сказал водитель.

- Потому как я вот подумал, — сказал коренастый, — коли там есть снег, то, может, ты со мной махнешь туда на выходные? Ты там будешь кум королю — при такой тачке, да в таком прикиде.

- И тогда во вторник мы сможем вместе поехать в суд?

- Ну да! Шикарно время проведем. У тебя есть шанс увидеться там со старыми друзьями. За кем ты теперь охотишься — за «голубенькими»?

- Меня бросили на наркотики, — сказал водитель. — Пока что мне удалось засечь только торговцев травкой, но, говорят, тут у нас балуются гашишем — в разных стремных местах, и меня попросили поискать там.

Коренастый спросил:

- Но ты все еще интересуешься автоматами, надо полагать.

- Это да! — сказал водитель. — Мне всегда интересно узнать, где можно купить автомат, а то и парочку.

- Так и думал. Я даже сказал себе: старина Дейв — надежный парень. Что же он теперь делает, не забыл ли он еще старых друзей и автоматы. Потому-то я тебя и искал.

- А кого же из старых друзей ты имеешь в виду? — спросил водитель.

- Ну, я вот думаю, — сказал коренастый, — может, тамошнего федерального прокурора. Он же твой старинный друг, коли мне память не изменяет.

- А, и ты решил, что мне доставит удовольствие перекинуться с ним парой-тройкой слов.

- Я решил: почему бы не спросить.

- Знаешь, слишком уж путь неблизкий, чтобы говорить с человеком, которому я могу просто позвонить по телефону. Хотя… если бы у меня был серьезный повод для разговора…

- Ну, — сказал коренастый, — у меня дома трое детишек, и мне сейчас никак нельзя идти на посадку, понял? Ребята растут, в школу ходят, а к ним там пристают, дразнят и все такое. Черт побери, мне же почти сорок пять!

- Это очень серьезный повод, — согласился водитель. — Но мне-то что с того? Сколько там тебе вешают — «пятерочку»?

- Мой адвокат думает, не больше двух лет.

- Ну, считай тебе повезло, если сумеешь отделаться двумя. У меня же там в грузовике было около двух сотен ящиков виски, насколько я помню, — и все не твое, а того парня из Берлингтона. А ты уже раньше допускал подобную ошибку.

- Я же говорю, — сказал коренастый. — Это все сплошная ошибка. Я занимался своим бизнесом, и дела у меня шли нормально, а этот парень звонит мне как-то, хотя знал, что я уже давно завязал, и спрашивает, не хочу ли я перегнать грузовик. Вот и все. Я и не знал, что этот парень из Берлингтона был от Адама.

- Я-то понимаю, как все вышло. Живет себе в Рентаме, в Массачусетсе, мужик вроде тебя, которого достали просьбами перегнать грузовик из Берлингтона в Портленд, особенно если учесть, что он сроду не зарабатывал грузоперевозками. Я-то могу понять, как все это случилось. Только странно, отчего это присяжные тебе не поверили.

- Адвокат — дурак, — сказал коренастый. — Он не такой башковитый, как ты. Он даже не дал мне встать и рассказать, как все было. Они так и не выслушали всю историю от начала до конца.

- А почему ты не подал апелляцию? — спросил водитель.

- Да я думал об этом, — ответил тот. — «В связи с некомпетентностью адвоката». Один мой приятель на этом выкарабкался. Но беда в том, что у меня времени не хватило собрать все бумаги. Я знаю одного парня, который мог бы мне совет дать, да он в Дэнбери,[3] кажется, и что-то мне не хочется к нему лично обращаться. Хотя, я думаю, есть более простой способ уладить это дело.

- Ага, попросить меня поехать туда и поговорить с кем надо!

- Вообще-то кое-что даже покруче, — сказал коренастый. — Я надумал вот что: может, ты шепнешь прокурору, чтобы он сказал судье, как я в поте лица работал на дядю.[4]

- Ну, это можно, — сказал водитель. — Но слушай, приятель, ты же ни хрена и не работал. Мы старые друзья, Эдди, и, может, мне полагается почетный значок «Славы бойскаута» за это. Но что я им о тебе-то скажу? Что ты помог нам конфисковать двести ящиков «Кэнэдиен клаб»? Вряд ли тебе это шибко поможет.

- А сколько раз я тебе звонил потом!

- Ну да, кое-что ценное ты мне сообщил, это точно. Ты вот сказал мне, что одного парня подстрелят, и верно: через пятнадцать минут его подстрелили. Ты сказал мне, что какие-то ребята собираются взять банк, но ты мне сообщил об этом не раньше, чем они, прихватив деньжата, сделали ноги и когда все уже об этом и так знали. Так на дядю не работают, Эдди. В эту работу надо вкладывать всю душу. Черт побери, я вот слыхал, что ты, может, не так прост, как кажешься. Толкуют, что ты, может, замешан в кое-какие более серьезные дела.

- Например? — спросил коренастый.

- Ну, сам знаешь, как можно относиться к сплетням. Я же не буду обвинять человека только на основании сплетен. Ты же меня хорошо знаешь.

- Ладно, — сказал коренастый. — Предположим, у нас зашел разговор об автоматах.

- Чтобы переменить тему.

- Да. Предположим, у тебя есть надежный осведомитель, который вывел тебя на цветного господина, прикупающего несколько автоматов. Армейских автоматов М-16. Неужели ты допустишь, чтобы такой парень — парень, который тебе так помогает, отправился за решетку и стал позорить своих детей?

- Давай сформулируем это иначе. Если бы я получил автоматы, и цветного господина, и парня, который этими автоматами торгует, и если бы все произошло вследствие того, что некто указал мне нужное время и нужное место, да у меня в кармане был бы ордер на арест, вот тогда я бы с удовольствием шепнул кому надо, что парень, который навел меня, и впрямь работает на дядю. У цветного господина есть друзья?

- Я бы не удивился, — сказал коренастый. — Если честно, то я обо всем узнал только вчера.

- И как же ты узнал? — спросил водитель.

- Ну, слово за слово, — сказал коренастый. — Ты же знаешь, как это бывает. С одним поговоришь, с другим поговоришь, и вдруг усекаешь: эге, да ведь ты кое-что знаешь!

- И когда это должно случиться?

- Еще не знаю, — сказал коренастый. — Смотри: я ведь сразу к тебе с этим пришел, как только узнал — сразу и пришел. Могу еще узнать, коли ты… коли тебя все это интересует. Думаю, через недельку или что-то около того. Может, мне тебе позвонить?

- О\'кей, — сказал водитель. — Тебе что еще нужно?

- Мне нужно не засветиться, — ответил коренастый. — Я бы очень хотел, чтобы никто не стал слишком усиленно думать, какое к этому делу имею отношение я. И не хочу, чтобы у меня сидели на хвосте, ладно?

- Ладно. Сделаем по-твоему. Позвони мне, если еще что узнаешь, и если из этого что-нибудь выйдет, и я поймаю рыбку, то я расскажу об улове федеральному прокурору. Если рыбка сорвется, уговора не было. Уяснил?

Коренастый кивнул.

- Ну, счастливого Рождества, — попрощался водитель.

Глава третья

Трое здоровенных парней в нейлоновых ветровках и шерстяных рубашках, держа в руках по банке пива «Шэфер», прошли мимо коренастого мужчины в выход А, как только закончился первый тайм. Один из них сказал:

- Сам не понимаю: какого хрена я сюда каждую неделю прихожу, просто не понимаю. Смотреть на этих мудаков? Пятнадцать минут игры — и уже на восемнадцать очков в минусе. Ребята из «Буффало» их же просто отодрали. Я вписал в карточку девять очков,[5] потому что думал: по крайней, мере, они на больше не сольют. Ну и игра!

Несколько минут спустя мужчина с красным лицом, изрытом оспинами, подошел к коренастому.

- Что-то я смотрю, ты не торопишься! — сказал коренастый.

- Послушай, — сказал подошедший. — Я сегодня встал чуть свет, повел детей в церковь, так они там подняли такой крик, что пришлось их увести обратно домой. А потом моя старуха завела свою песню о том, что меня вечно допоздна дома не бывает и что я никак не закончу красить дом и что машина уже которую неделю немыта, и тэ дэ, и тэ пэ. Я пока нашел место здесь на стоянке, объездился. Так что, давай-ка, заткнись, парень, с меня на сегодня довольно вони!

- Ладно, игра все равно никудышная.

- Да знаю. Я слушал репортаж по радио, пока ехал. Когда я выключил, счет был десять-ноль.

- Уже семнадцать-ноль, — сказал коренастый. — Они так и не забросили ни одного мяча. Я позавчера говорил с Диллоном — у него в баре — и спрашивал, нельзя ли чего сделать. Он сказал, что нет, что, мол, ничего тут не сделаешь. У них недостаточно сильная линия защиты, чтобы завалить обвинение, но и ничего такого нет, с помощью чего можно было бы вылезти, так что дело безнадежное.

- Я тут кое-что слышал о Диллоне, и это мне не понравилось, — сказал второй.

- Знаю, — согласился коренастый. — Я тоже слышал.

- Учти, он был той ночью с Артуром и поляком, и я еще слышал кое-что о большом жюри.[6] И это мне совсем не понравилось.

- Ну, — сказал коренастый, — тебе-то не о чем беспокоиться. Ты к этому никакого отношения не имеешь.

- Обо мне ты не думай, — сказал второй. — Мне не нравится, что они подбираются к Артуру. В следующий раз, когда он пойдет на посадку, то будет сидеть две трети срока, по крайней мере — а Артур сейчас не в лучшей форме. Что-то он стал задумчивый. Когда он последний раз сидел в Биллерике, нам двоим пришлось ездить к нему — взбадривать — раз, — другой. Один из надзирателей заметил, что он там скорешился с капелланом, а эти ребята на Артура очень плохо влияют. Он чуть было не попал в большую беду, когда Льюиса повязали тогда с этими «пушками», да только они не смогли доказать, что это его рук дело.

- Артур — хороший мужик, — сказал коренастый.

- Артур мужик кремень, когда в деле, — уточнил второй. — Но стоит его посадить кое-куда, где у него появляется время для размышлений, он становится опасен. Он любому готов отсосать, лишь бы получить помилование.

- Ну, ты его знаешь лучше, чем я, — сказал коренастый. — Мне он всегда нравился.

- В деле он незаменим. Тут вопроса нет. Я бы и не взялся ни за что, если бы Артур не был с нами. Когда приходишь на место, обязательно или кто-нибудь наложит в штаны, или баба-кассирша начнет орать, или еще что — и тут уж у всех мандраж начинается, так что всегда надо иметь при себе Артура. Сколько помню, ни разу ни одного выстрела не было, когда Артур был в команде. Он просто говорит, что пристрелит любого, кто не будет выполнять его приказы — и все его слушаются. Верят Артуру на слово. У него вид такой, что смотришь на него и понимаешь: да, этот что говорит, то и делает, так что стой себе и не рыпайся. Только уж потом начинаешь волноваться за Артура. А так можно не беспокоиться, если только он не подзалетит на чем-либо. Тогда вот риск большой.

- Похоже, я достал тебе «пушки», — сказал коренастый.

- Как у них внешний вид — впечатляет?

- Должно быть, да. Придется выложить за них по семьдесят. Да, вид хороший. Новехонькие.

- Это хорошо. Не люблю идти на дело, когда у меня в кармане «пушка», из которой уже палили неизвестно где. Никогда же не знаешь, что может случиться. Идешь на простое дело, а вдруг прокол — и начинаешь думать: вот дело дрянь, по меньшей мере «от семи до десяти», в зависимости от того, кто председательствует, а потом выясняется, что они-таки раскопали, что твой ствол ранее фигурировал в перестрелке со смертельным исходом, и на тебя навешивают еще и «незаконное хранение орудия убийства». А ведь это в любом случае дело само по себе опасное.

- Об этом я и думал, — сказал коренастый. — Обычно не люблю таких накруток, но я пораскинул мозгами и решил, что коли этот товар и впрямь хорош, то он и стоит таких денег. А то что-то в последнее время со стволами стало совсем хреново, сам знаешь. Сплошная наколка. Вот паренек мне тут рассказывал: он одному черномазому стал толковать про склад, на который он глаз положил. Понимаешь, встретил он его у бюро по найму — просто искал кого-нибудь, кто мог бы посидеть в тачке, не вызывая ни у кого подозрений. Наликом — сотня, просто посидеть в тачке, и «штука», коли они возьмут то, на что надеялись. Дело было верняк, по его словам, видаки, швейные машинки, стереомагнитолы — все в таком духе. Шикарный товар, который можно было быстро толкнуть. И вот, значит, он этому черномазому и говорит, что ему бы надо разжиться «пушкой», а тот отвечает: ладно, я знаю, где достать классную штучку.

Короче, взяли они в дело этого негра и уже собираются загружаться в фургон, как тот парень спрашивает у негра: «Да, кстати, а ствол-то у тебя есть?». Черномазый отвечает: «Да-да, конечно» — открывает пакет — и что же там у него? Здоровенный немецкий маузер, автоматический — помнишь, у них еще такая деревянная кобура, которую можно приладить к рукоятке и использовать как ружье Шикарная вещь. Ну, ребята, все просто отпали. И вот, значит, едут они — «линнвэй», кажется, у них был. А парень-то и спрашивает негра: пушка твоя хоть заряжена? А этот дурень говорит: нет, мол, я его здесь буду заряжать. Достает он обойму, загоняет ее и тут вся эта гребаная обойма разряжается уж не знаю каким образом — та-да-да! Град девятимиллиметровых пуль, все стены изрешетил — народ из этого фургона чуть не в окошки выскочил. Само собой пришлось дело отменить и избавляться от испорченной тачки. Никого не задело — и то хорошо. А на следующий день парень мой пошел опять к этому складу — посмотреть, что и как, и видит: там уже понаехали на грузовиках мелкооптовые продавцы. Первый раз в жизни, говорит, со мной вышла такая наколка. И знаешь, говорит, что у них теперь на этом складе? Одеяла! Сотни, тысячи сраных одеял! А я, говорит, мог взять аппаратуры на миллион «зеленых», если бы не этот мудель-негр со свои маузером. Никогда, говорит, не доверяй черномазым. Никогда — понял? Они тебя обязательно наколют.

- Не люблю автоматические стволы, — сказал второй. — Был у меня такой однажды, достал я его и только направил на одного — слава те Господи, что он отпрыгнул в сторону. Потом я думаю: ну, если уж я его достал, дай-ка я проверю, что у него в патроннике. Смотрю: пусто! С этими штучками никогда не знаешь, что они учудят. Ведь если бы тот парень на меня попер, я бы и стоял, как дурак, нажимал бы на крючок, да все вхолостую — он бы мне башку снес. А то ведь просто времени нет проверять его, когда тебе нужно палить, да я и не встречал что-то никого, кто бы постоянно пользовался автоматическим и не оказался бы с ним рано или поздно в жопе. Из-за того, что эта дура даст осечку или заклинит как раз в тот момент, когда надо, чтобы она стреляла. Нет, я предпочитаю обычный револьвер.

- Значит, я достал то, что тебе нужно, — сказал коренастый. — Восемь штук. Пять «Смитов», «кольт-питон» и два «раджера». «Магнумы» сорок первого калибра. Эти «магнумы» прямо гаубицы, так что мне нужна твоя помощь. Дуло у него как Самнеровский туннель. С такой штуковиной ты мог бы взять банк в одиночку.

- А что «смиты»? — спросил второй. — Надеюсь, «тридцать восьмые»? Не уверен, что смогу достать патроны сорок первого калибра.

- Три — тридцать восьмого, — ответил коренастый. — Два — триста пятьдесят седьмого, но это не важно. Слушай, если тебе нужны патроны, я могу достать.

- Не надо, для «тридцать восьмых» у меня все есть, — похвастал второй. — Если сумеешь достать немного патронов для триста пятьдесят седьмого и сорок первого калибра, скажу спасибо. И во сколько мне это все встанет?

- Обычная ставка, — сказал коренастый. — Полторы штуки за «пушки» — за все сразу, как договаривались. Вместе с патронами — учитывая, что ты мой давний клиент и все такое.

- Тысяча двести. Это будет по-честному.

- Лады. Так… Но тебя ведь интересует и остальной заказ? То есть еще десять, по меньшей мере. Они будут в начале следующей недели. И кроме того, ты говорил, что тебе надо порядка тридцати, и по моим расчетам, они приедут еще до конца месяца.

- Ну конечно. Я возьму все, что ты достанешь. В понедельник нам понадобятся по крайней мере пять, может, и больше, если Артур решит подключить еще кого-нибудь для страховки. А я бы хотел иметь два про запас — в тачке, понимаешь? Так что, если на деле придется палить из одной «пушки», можно потом убрать отпечатки и выбросить одну «пушку» в реку, а другая останется в кармане. Короче, если все пойдет удачно, мы, наверное, утопим все те восемь, которые ты мне принесешь в понедельник вечером, то есть следующий комплект мне понадобится очень быстро.

- Ну, у меня же есть в запасе неделя, — сказал коренастый.

- Слушай, — сказал второй, — если мне удастся держать Артура в узде, у тебя, возможно, будет в запасе целый год. Этот идиот ни за что не согласится выбрасывать «пушки». Он их любит. Он испытывает к ним страстную привязанность. Уж не знаю, сколько раз я ему втолковывал: избавься ты от этого ствола, а он мне: «Нет, я заплатил за этот пистолет сто «зеленых» — не знаю, сколько на самом деле, — «а еще ни разу из него не выстрелил. Нет смысла выбрасывать!» А через три дня после дела в Лоуэлле его вяжут, с ним его пушка, и им даже не надо доказывать, что он участвовал в лоуэлльском налете. Ему с ходу дают «трояк» за «ношение без разрешения». А потом хохочут ему в рожу. Он такой упрямый, каких я еще не встречал. Но, думаю, эта посадка его хоть чему-то научила. Он уже отбарабанил сколько… двадцать месяцев за пушку, которая стоила ему каких-то сто «зеленых». Он, значит, сэкономил по пятерке в месяц. Ты за пятерку в месяц можешь сидеть дома при полной иллюминации, а Артур пыхтел в тюряге. Смешно! Но ты говоришь, я могу рассчитывать на эти тридцать стволов к Рождеству? Тогда давай, принимайся за работу.

- Лады, — сказал коренастый. — Когда они тебе понадобятся? Не завтра, надеюсь?

- Не понял… А, ты про это… Да нет, конечно через неделю. Но получить их я бы хотел завтра к вечеру.

- В том же месте?

- Боюсь, завтра, мне там будет несподручно… — задумался второй. — Мне надо еще кое-куда сгонять. Вот что, я тебе позвоню, ты выедешь, и мы встретимся. Я тебе позвоню и скажу, где я буду.

- Меня завтра может не быть дома, — сказал коренастый.

- О\'кей. Я звякну Диллону, как только буду знать свой маршрут на завтра, сообщу ему, что я сказал своей жене, что еду к нему, и попрошу его, если она ему позвонит, передать, что я уже уехал, но вернусь, и тогда ей позвоню. А он перезвонит мне и скажет, что она звонила. Номер я ему оставлю. Это будет до девяти. Ты позвонишь Диллону и скажешь ему, что ты звонил мне домой, а моя жена сказала тебе, что я у Диллона, так что он ничего не заподозрит. Он даст тебе мой номер, ты сможешь там меня застать, и мы где-нибудь пересечемся. Идет?

- Надеюсь, она симпатичная, — ухмыльнулся коренастый. — Коли мне нужно пускаться на такие хитрости для того, чтобы твоя жена не знала, где ты, — тогда я очень надеюсь, что подружка симпатичная. Больше мне тебе сказать нечего.

Глава четвертая

- Ты помнишь Эдди Кривопалого? — спросил Дейв. — Эдди Койла? Парня, которому изуродовали пальцы на левой руке после того, как Билли Уоллеса отправили в места не столь отдаленные: Билли погорел на «пушке», которую Эдди у кого-то для него купил. Эдди вляпался в историю в Нью-Хэмпшире, когда вез несколько ящиков ворованного виски. Дело было как раз год назад.

- Это тот, который берет банки? — спросил Уотерс. — Парень из Натика?

- Это его кореш, — сказал Дейв. — Арти Ван. Артур Валантропо. Эдди не работает с банками. Он простой вор. Он не любит серьезные дела, хотя не исключаю, что если бы ему приперло, он мог бы обделать любое дело.

- Нет, я имел в виду совсем другого, — сказал Уотерс. — Он тоже тусуется вокруг Арти Вана. Ван сел за ношение оружия, и тот парень приезжал к нему на свидания. У него такая рожа, словно он оспой болел или еще чем-то таким.

- Мне это ни о чем не говорит.

- У него еще итальянская фамилия. Я потом вспомню. Вертится на языке — что-то вроде Сканлона — но не Сканлон, это точно.

- Да, — сказал Дейв. — Так вот мне тут звонил Койл, и я с ним встречался.

- А мне казалось, мы тебя перевели в Управление по борьбе с наркотиками, — сказал Уотерс.

- Передали. До сих пор не могу найти слов благодарности. Но вот всплыл этот Койл, и я подумал: может, он чего скажет мне про наркодела.

- Как же! — сказал Уотерс.

- Я был страшно разочарован, — сказал Дейв. — Так я ему и заявил.

- И что ему надо было?

- Он отправляется на вынесение приговора в Нью-Хэмпшир сразу после Нового Года, — сказал Дейв.

- И ему нужны рекомендации?

- Об этом он и хотел меня попросить. Во всяком случае, так он сказал.

- Что он может предложить?

- Черных террористов, — сказал Дейв. — Утверждает, что ему известна некая группа, которая собирается купить партию автоматов.

- Ты поверил?

- Думаю, он мне не соврал. Во всяком случае, то, что он мне рассказал, похоже на правду. Он сказал, что знает мало — так оно и есть — об этом деле, во всяком случае.

- Может, там и знать-то нечего. С тех пор, как мы стали заметать «крутых ребят»,[7] у нас появилось много стукачей на черных террористов. «Пантеры»[8] для мафии прямо как манна небесная. Они готовы сдать нам десяток черномазых за одного своего — в любой день. По-моему, это прекрасно.

- В этом есть смысл, — сказал Дейв. — По мне уж лучше пусть «крутые» сдают нам «пантер», чем обделывают с «пантерами» дела.

- Поговаривают, что так оно сейчас и происходит, — сказал Уотерс.

- Вряд ли. Во всяком случае, не у нас. Не сомневаюсь, что они толкутся у одной кормушки, но вместе дела не делают. Пока. «Крутые ребята» ведь расисты — сам знаешь.

- Скализи! — вспомнил Уотерс. — Парень, который крутится вокруг Арти Вана — Скализи. Джимми. Тот еще фрукт. Сукин сын, каких мало. Диллан и Морисси — ребята из Управления полиции штата — начали раскалывать Арти Вана, когда тот сидел в Биллерике. И вот Арти уже начал давать слабину — как вдруг, представь себе, заявляется этот Скализи с дружками навестить Арти. Так после того свидания Арти как воды в рот набрал. По-моему, этот Скализи большой дипломат с пистолетом за пазухой.

- То-то и оно! Почему я так удивился, — сказал Дейв. — Уж не знаю, все мне говорит Эдди Кривопалый из того, что ему известно о черных террористах, или нет. Он знает, конечно, что я легавый, что я федеральный агент, поэтому смекает, что у меня на «пантер» большой зуб. Правда, он даже ни разу и слова-то «пантеры» не произнес. Но Эдди не дурак. Что-то у него на уме есть. И мне очень интересно узнать: только ли он думает о том, как получить рекомендацию от «дяди» накануне вынесения ему приговора или еще о чем-то. Думаю, что не только.

- Почему? — спросил Уотерс.

- А как этот Эдди Кривопалый вдруг узнал, что какой-то черномазый покупает автоматы? — сказал Дейв. — Он что, тусуется с черными? Нет, это не его компания. Так кто же тут еще замешан? Некто, кто торгует автоматами. Так. А с чего это Эдди Кривопалый тусуется с парнем, торгующим автоматами?

- Эдди Кривопалый пытается перекупить несколько стволов, — предположил Уотерс.

- Точно! — сказал Дейв. — Эдди не любит автоматы, но он уже однажды лопухнулся на торговле оружием. Вот тогда-то ему руку и изуродовали. Мне кажется, Эдди опять занялся бизнесом. И вот что я думаю: он пришел ко мне специально на тот случай, если вдруг его возьмут на торговле оружием — ему все сойдет: он же, мол, работает на нас!

- Неплохо бы сцапать парня, с которым он делает бизнес, — сказал Уотерс. — Он ведь снабжает оружием мафию — это по меньшей мере, а может быть и «пантер». Я хочу с ним познакомиться. Мы можем привязать Эдди Койлу хвост?

- Конечно, и он его заметит через пять минут — ну, через шесть. Эдди — не самый храбрый парень на свете, но он не дурак и в последнее время стал очень осторожным. Нет, так не пойдет.

- А как пойдет? — спросил Уотерс.

- Перво-наперво сними меня с охоты за торговцами наркотиками, — сказал Дейв. — Вряд ли в Управлении будут слишком сильно упираться. Ведь я пока что добыл им наркоты не больше, чем любой старшеклассник сумеет произвести в домашних условиях за один день лабораторных опытов.

- Посмотрим, как это у меня получится. Ну, предположим, я тебя верну к нам. И что ты тогда будешь делать?

- Эдди Койл весь соткан из застарелых привычек, — сказал Дейв. — Попробую сыграть на этом.

Глава пятая

В семи с половиной милях от Палмера шоссе номер 20 делает поворот к северу как раз у подножия горы, потом резко отклоняется к югу, так что площадка для отдыха остается близ сосновой рощи. Поздним вечером бородатый молодой водитель двухдверного «карманн гайа» свернул с шоссе на усеянную щебнем площадку для парковки, выключил фары и стал ждать. Изо рта у него шел пар и превращался в мелкие капельки испарины на внутренней стороне лобового стекла, и вскоре декабрьский мороз покрыл инеем металлическую окантовку стекла.

В кромешной тьме Джеки Браун съехал с массачусетского шоссе у Чарлтона, и его «роудраннер» теперь бросало из стороны в сторону на крутых виражах. Он ехал на полной скорости в западном направлении, к шоссе номер 20. Он прибыл на площадку для отдыха минут через пятнадцать после того, как там остановился бородач на «карманн гайе», встал рядом, заглушил мотор и прождал минут пять. Правый подфарник «карманн гайи» мигнул. Джеки Браун вылез из машины.

В салоне «гайи» сильно пахло пластмассой, маслом и свежей краской. Джеки Браун сказал:

- Хорошо, что ты предупредил, что у тебя новая тачка. А то я бы тебя не узнал. Что случилось с твоей старушкой?

- Получил счет на страховку, — объяснил бородач. — Был в ездке, и пришлось мне оплатить просроченный счет. Это мне обошлось слишком дорого, так что я решил — на фига! Чертова машина сжирала все мои бабки.

- Да, но гоняла она точно птичка, которой в жопу вставили бенгальский огонь, — заметил Джеки.

- Я уже стал слишком старым для этих забав, — сказал бородач. Вкалываю целыми днями за сто семьдесят «зеленых» в неделю и просто не могу себе позволить просаживать на бензин все деньги. Я уже подумываю, что пора мне жениться и осесть.

- Ты же у меня почти на содержании! — возмутился Джеки Браун.

- Фигня! — ответил бородач. — За последние полгода я наторговал тебе товара на три семьсот. Они вылетели у меня только так! Пора мне остановиться, вот что я тебе скажу. Если так дело будет продолжаться, я и глазом не успею моргнуть, как окажусь за решеткой.

- Ладно, — сказал Джеки Браун. — Просто сегодня неудачный день. Товар с тобой? Это все, что меня интересует. Бабки при мне.

- Я достал две дюжины, — сказал бородач. Он протянул руку назад и вытащил большую продуктовую сумку из багажного отделения. — Почти все «четырехдюймовки».

- Ну и отлично. Бабки вот здесь. Четыре восемьсот — правильно?

- Правильно. А почему это вдруг сегодня все «отлично»? Это ведь «четырехдюймовки». Полгода назад ты и слышать не хотел ни о чем другом — подавай тебе только двухдюймовые стволы. И вдруг все изменилось. Что же?

- Я вышел на новый уровень торговли, — сказал Джеки Браун.

- С кем же ты, черт тебя возьми, имеешь дело? — спросил бородач. — Неужели, ты связался с мафией или еще с кем-то в таком духе?

Джеки Браун улыбнулся.

- Позволь Мне быть с тобой откровенным. Я, честное благородное слово, сам ничего не знаю. Есть черный, который вечно крутится вокруг меня, но у него плоховато с бабками, да и кроме того, у него такие запросы, что ты его удовлетворить не сможешь. Придется мне добывать у кого-то еще. Потом есть у меня этот толстяк тридцатишестилетний или тридцатисемилетний. И хрен его знает, чем он занимается. С виду — простой барыга, я даже не знаю, как его зовут. Он все вкручивает мне, будто он — Пол, но я что-то сомневаюсь. Этот хмырь готов схватить все, что я ему ни принесу. Никогда еще не видел мужика, который был бы так помешан на пушках. Четырехдюймовые, двухдюймовые, «тридцать восьмые», «магнумы», «сорок первые», «сорок пятые», «сорок четвертые» — все, что угодно. Он берет все подряд — выкладывает бабки за любой ствол. Этот кретин берет по дюжине стволов в неделю, а потом приходит и клянчит еще. Так что, если бы ты меня спросил, я бы сказал: наверное, этот мужик тусуется с мафией, но только он мне ничего не докладывает, а я и не спрашиваю. Он платит мне наличными долларами, а больше меня ничего не интересует. То же самое и с черномазым. Я на выходные летал в Нассау и снял там такую пышечку-кошечку, что закачаешься, и этот толстый, который берет все подряд, все мне оплатил — и поездку, и девочку. По-моему, это высший класс. Да пусть он трудится хоть на Армию Спасения, если хочет, мне-то что. Он приносит бабки, а меня это очень даже устраивает.

- И я тебя очень даже устраиваю, — добавил бородач.

- Слушай, я даю тебе по двадцатке за каждую железку, которая тебе ровным счетом ничего не стоит, — сказал Джеки Браун. — И от меня у тебя никаких хлопот. А я тебя ни о чем не спрашиваю, не пытаюсь расколоть. Хотя знаю, на что ты тратишь бабки, точно знаю, но пока ты со мной работаешь, меня это устраивает. И если ты захочешь подпалить мне яйца, я тут же раздую костер под твоими. Ты же можешь схлопотать «десятку» за свои делишки. А то, что ты оказываешь мне слуги, — так это же мелочь, и я это прекрасно понимаю. Для тебя это просто приработок, — так что не забывайся! У меня ведь тоже есть телефон. Я же могу позвонить легавым в Спрингфилд[9] быстрее, чем ты позвонишь легавым в Бостон.

- Ну и сука же ты! — воскликнул бородач.

- Увидимся на следующей неделе, — невозмутимо попрощался Браун. — Мне нужно по крайней мере две дюжины. Бабки привезу.

Глава шестая

Дилло верил, что боится.

- А то бы я тебе, конечно же, помог. — Он сидел на лавке в парке на Коммон.[10] Ноябрьское солнце светило вовсю. Он чуть пригнулся, держась за живот. — То есть я что, я-то понимаю, чего ты хочешь, и верю, что ты меня прикроешь. Но вот что я тебе скажу: ты этого не сможешь сделать, просто не сможешь. Потому что ни у кого это не получится, понял? Ни у кого. Я сам в это дело вляпался — и, похоже, мне не выпутаться.

Фоли молчал.

На ступеньках у входа в метро на углу Бойлстон и Тремонт-стрит семь попрошаек занимались своим привычным делом. Шестеро из них сидели, опершись спинами о стену, и обсуждали какие-то важные дела. Несмотря на солнце, все были в пальто, шапках и поношенных башмаках, потому что то ли им было холодно, то ли в их памяти еще были живы воспоминания о том, что зима опять неминуемо наступит, так что им понадобится теплая одежда, которую они не решились оставить в заброшенном доме, где провели эту ночь. Самый молодой из попрошаек обращался к бизнесменам и женщинам, спешащим мимо с продуктовыми сумками. Он работал умело — вырастал перед ними, стараясь загородить дорогу и заставлял выслушать свою речь. Трудновато отказать такому бедняге в четвертаке после того, как ты его заметил и выслушал его исповедь. Не невозможно, а просто трудно. Молодой попрошайка довольно проворно осуществлял свои маневры и успешнее остальных отрабатывал номер. Диллон говорил и, не отрываясь, смотрел на него.

- Я тебе вот что скажу. Главное, что меня тревожит, это фургон. Может, это смешно, потому что ты, наверное, считаешь, что меня должны беспокоить прежде всего ребята в фургоне, или парень, которого я и знать не знаю, — он наблюдает за мной шибко пристально у меня в баре…

Чуть севернее, на Тремонт-стрит, сразу за информационным стендом и фонтаном парочка проповедников собрала вокруг себя небольшую толпу идущих на работу секретарш и зевак. Женщина была высокого роста, с сильным голосом; в руках она держала мегафон, помогавший ей вести проповедь. Мужчина-коротышка обходил слушателей и раздавал им листовки. Ветер приносил обрывки ее речи, которая отвлекла внимание Диллона от попрошаек.

- И вот что интересно, — говорил он. — Когда я сюда шел, я все глядел по сторонам — нет ли кого поблизости, кто слишком мной интересуется, и если да, то кто бы это мог быть. В общем, иду я себе, перехожу улицу, иду мимо вон тех двоих, и эта тетка говорит: «Если вы не примете Иисуса, Господа нашего Христа, вы погибнете, погибнете и будете гореть в вечном огне». Ну а теперь скажи-ка мне, с чего это я вдруг стал задумываться о таких вещах? Пару недель назад два джентльмена из Детройта пришли ко мне, заказали по стаканчику, потом огляделись по сторонам и, знаешь, что один мне сказал: мы, говорит, должны сотрудничать в одном деле. Он мне дал время подумать, и пока я думал, я позвонил кое-кому. Так что очень быстро ко мне подоспели шесть или семь приятелей, а я, улучив момент, выскочил в подсобку и взял там кусок трубы, который у меня на всякий случай припасен. Я им врезал пару раз, и мы их вышвырнули на улицу.

А позавчера вечером заваливаются ко мне пятеро жлобов — судя по рожам, вылитые индейцы — это, значит, для разнообразия, заказывают сначала «огненной воды», а потом начинают у меня мебель крушить. Так что мне опять пришлось звать своих и пускать в ход ту же трубу.

И после всего этого вон та баба будет мне вкручивать про вечные муки ада, я-то считаю себя не совсем уж глупым, по большому счету, ну время от времени, конечно, я бухаю по-черному, но только я точно тебе говорю: я бы подошел к ней с той самой трубой под мышкой и спросил: «Ну, а что ты мне скажешь про этих ребят из Детройта, скажи уж! И про индейцев. Что, твой Иисус меня за них накажет?» А потом взял бы ее за буфер да вмазал ей этой трубой по роже, чтобы в чувство привести.

Молодой бродяга заловил в самом центре площади упитанного бизнесмена средних лет. Так они и стояли у всех на виду.

- Я тебе вот еще что скажу, — продолжал Диллон. — Этот сопляк, может, и впрямь бездомный, голодный и больной, но он красиво двигается. Наверно, раньше в баскетбол играл. Ну да ладно, у меня еще чуточку смекалки сохранилось, и трубу свою я сегодня не взял, так что я тетке ничего не сказал и не вмазал ей, как хотел. Да что с них взять, раз уж им втемяшилось в башку, что надо торчать на улице целый день и разоряться про Царствие Божие, — от этого же любой свихнется! Я знал одного парня, мы с ним встретились в Люисбурге, когда я загремел туда по приговору Федерального суда, три… нет, четыре года назад. Я уж не помню, за что он сидел. В общем, неплохой парень. Здоровенный такой, бывший боксер. Он сам родом откуда-то из под Бедфорда. Мы с ним закорешились.

Я первым вышел. Сюда вернулся. Сообщил ему, где я. Когда его помиловали, он отправился к себе, к жене и к ее матери, но знал, где меня искать, если вдруг я ему понадоблюсь. И очень скоро я ему понадобился. Потому что обе эти бабы очень скоро ему всю плешь проели. Португалки-зануды, знаешь, есть такие. Представляешь, что они учудили, пока он в тюряге парился? Решили, что нечего им больше в католичках ходить — и заделались свидетелями Иеговы. А-ат-лично! Парень возвращается домой — он был классный строитель, — находит работу, каждый вечер дома. Так вот, по телику идет бейсбол или что там еще, а они его тащат на угол к ближайшему супермаркету, чтобы он там с ними проповедовал Христа каждому встречному-поперечному.

Так он стал наезжать ко мне — как выпадет свободный денек, так он ко мне: пожить в тишине и покое. А потом смотрю: он как-то приехал, а назад не едет. Я и говорю ему: ты чего тут делаешь? А он: «Слушай, Бога ради, только ты уж мне не начинай эту волынку». У меня была комнатенка, я как раз тогда с женой разъехался — и комнатенка свободная была. Я его к себе пустил. Живи, парень. Он смотрит телевизор, пивко попивает, пока я целый день на работе, не знаю уж, чем он еще занимался. Может, что и делал.

Ну, натурально, в свое время инспектор по делам о помиловании подает рапорт, что, мол, парень перестал приходить отмечаться — а это правда — и что его жена заявила, что он не появляется дома, — что тоже правда — и что он снюхался с известным уголовником (это я) — и это тоже правда — и что он бросил работу и его нынешнее местонахождение неизвестно. Короче, как-то вечером заявляется ко мне судебный исполнитель и парня опять в тюрягу сажают: за нарушение условий помилования. Плюс пьянство. Да, чуть не забыл. Говорю тебе: эти две бабы запроповедывали ему мозги так, что он загремел обратно в тюрягу. С такими людьми разве можно по-хорошему? Да с ними и говорить смысла нет.

Диллон расправил плечи, откинулся на спинку скамейки и тут же опять согнулся. Упитанный бизнесмен сделал обманное движение корпусом и спасся от молодого попрошайки.

- Это меня беспокоит, понимаешь? Просто есть вещи, с которыми можно справиться, а есть вещи, с которыми, как ни крути, ничего нельзя поделать. Пока понимаешь это, пока сечешь разницу — если сечешь, жить еще можно. Бот почему я так напрягся, когда увидел эту тетку с мегафоном: потому что только на минуту я вдруг перестал сечь эту разницу. Ведь можно вляпаться в такую историю, что уже ничего не сможешь сделать и никак не выпутаешься.

Стая голубей совершила привычный шумный круг над тротуаром и опустилась около старушки, которая начала бросать им крошки из большого картонного пакета.

- Я тут слышал недавно — парень выступал по телевизору, — сказал Диллон. — О голубях рассказывал. Назвал их летучими крысами. По-моему, здорово сказанул. Он что-то рассказывал, что им надо скармливать то ли аспирин, то ли еще что-то, чтобы они все подохли. Представляешь, он ведь это вполне серьезно говорил. Этому парню голуби насрали раз-другой, вот он и взбесился. То ли костюм испортили, то ли еще что. Так он решил до конца дней мстить этим голубям — потому что они испоганили его стодолларовый костюм. Да только ему за ними не угнаться. В одном только Бостоне, наверное, десять миллионов голубей, и каждый день они откладывают яйца, а это значит, что количество голубей все время растет, и все они срут на нас — тонны говна! В любую погоду. А этот парень из Нью-Йорка говорит, что скоро он их всех истребит.

- Так ты слушай, что я тебе говорю, — продолжал Диллон, — ты пойми. Не то, чтоб я тебе не доверял или что еще. Я же знаю, ты парень свой, мне так сказали, и я верю. Но то, о чем ты просишь — я же за такое дело должен буду до гробовой доски бегать от них, понимаешь? Что, сбежать куда-нибудь, спрятаться? Да нельзя от них спрятаться, вот и все — от них не спрячешься. Этот парень, о котором я тебе говорил, помнишь, у него жена заделалась Свидетелем Иеговы? Так вот, это никак не повлияло на ее привычки, а как он мне рассказывал, она очень уважала это дело. Два раза каждую ночь — это уж будь любезен! В Люисбурге он мне все говорил, что копит малафью, сам ни раз себя не ублажал, потому как, когда он домой вернется, ему надо будет отчет держать за каждую каплю. Когда он сюда в первый раз заявился, немного трехнутый, я его спросил, ну и как, говорю, у тебя с ней в этом деле? А он мне говорит: «Знаешь, говорит, ей никогда не нравилось только одно: брать в рот. Но с тех пор, как я вернулся, говорит, все время ее на это дело подбиваю — так у нее по крайней мере рот занят». Понимаешь? Мужик совсем офонарел, мужик из сил выбивается, работает как вол, и понимает, что все понапрасну, и в один прекрасный день просто делает ноги, пакует чемоданишко и рвет от нее когти, куда глаза глядят. Тут только один выход.

Понимаешь, я-то это знаю. Если уж чему быть, значит того не миновать. Один мой кореш, которому я как-то дал от ворот поворот — не стал ему подавать, погнал про меня волну, что я, якобы, тусуюсь с людьми, с которыми мне бы не стоило тусоваться. Что правда: конечно, а иначе я бы тут с тобой не сидел. Но он-то сам, похоже, тем же занимается. Все ведь стараются выискать себе контакт — кто ж будет срать в свой колодец, может, как-нибудь из него придется водицы напиться. Словом, пошел слушок, что собирается большое жюри, а потом до меня доходит слух, ну, ты сам знаешь, какой.

- Видел я этот фургон, — добавил Диллон. — Вот это меня и поразило. Можно посадить в этот фургон двух ребят — так они тебе хоть Папу Римского добудут. Я такой движок видел за всю жизнь только раз — в «кадиллаке». Так что бежать-то некуда, поскольку куда бы ты ни побежал, этот фургон рванет прямехонько за тобой следом. А ветровое стекло… Этот фургон похож на старенький хлебный, какие раньше были, может, на молочный фургон, и на ветровом стекле — там с правой стороны есть окошечко, которое можно открыть и высунуть наружу ствол винтовки. Если ты едешь на тачке впереди этого фургона и им надо тебя подстрелить — будь спок, они тебя подстрелят. Представляешь, они, похоже, поставили там даже гироскоп. Как в самолете. Так что они от тебя не отцепятся. И вот представь: ты на Мистик-бридж, этот хренов фургон летит за тобой, правая створка ветрового стекла поднимается, и я хочу спросить — тогда что прикажешь делать? Тут тебе остается только искренне раскаяться в содеянном — вот что тебе и остается, потому что у тебя будет только выбор между их винтовкой и рекой, а это уже не играет особой роли.

- Да я к тому же и не вожу. Конечно, если бы я мог купить себе тачку, я бы не стал брать от тебя по двадцатке в неделю. Я на этом мосту бываю, только когда возвращаюсь на автобусе домой с ипподрома. Ты понимаешь, куда я клоню? Это очень серьезные ребята. Я их знаю, как свои пять. И ты это знаешь. Для чуваков, которые водят, у них есть этот фургон, для чуваков вроде меня, которые ходят пешком, у них еще что-то.

Солнце светило, небо было ясное, голуби поклевывали хлебные крошки на асфальте.

- Ты же не понимаешь, к чему я клоню, — продолжал Диллон. — Они пока хотели меня просто припугнуть — и им это удалось. Я боюсь. Я боюсь страшно и делаю только то, что другие делают, я как все — и я не хочу иметь дело с большим жюри, может, только потому, что боюсь. Пусть они утрутся. «Он нас забоялся и не стал капать». А может, и нет. А я все же соглашаюсь тебе помогать, что бы там ни было, но с меня хватит. Я хочу спокойно ходить по улицам, хочу четко видеть разницу: что опасно, а что нет. Мне тут недавно пришло письмо от парня, о котором я тебе рассказывал, и знаешь, что он пишет? Он пишет: «Мне осталось семь месяцев, а потом меня отпустят вчистую. Ни инспектора по делам о помиловании — ничего! А пока я хочу для себя решить — убить мне эту суку или нет. Сейчас я думаю — не стоит».

Ты понимаешь? Никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Никогда не знаешь, что они сделают. Если бы я знал наверняка, мне было бы все равно. Им бы и фургон не надо было выкатывать — я бы сам себя порешил.

- О\'кей, — сказал Дейв. — Скажи, разве я тебе когда-нибудь обещал, что мы тебе обеспечим спокойную жизнь? Разве я когда-нибудь говорил тебе такую туфту?

- Нет. Ты мне лапшу на уши не вешал. Никогда. Это точно.

- О\'кей. Я понимаю, в какой ты сейчас ситуации. О поляке ты мне ничего не скажешь. Ничего. Ну и ладно.

- Спасибо, — сказал Диллон.

- Ни хрена, спасибо! — сказал Дейв. — Мы же старые друзья. Я еще ни разу в жизни не просил друга сделать то, чего он сделать не может, если я знал, что он этого сделать не может. Да сейчас весь город затаился из-за этого большого жюри. У нас сейчас тишь да гладь, какой еще не было.

- Да, сейчас мало что происходит, — согласился Диллон.

- Господи ты Боже мой! — воскликнул Дейв. — Да я и сам в курсе. Знаешь, меня же посадили на наркотики. Меня не было в городе недели три. И что же, я возвращаюсь — и оказывается, все тихо. За время моего отсутствия ничего не произошло. Вы, ребята, похоже, в прятки друг с другом играете. Да им бы надо созывать это большое жюри раз в три недели. Это уж точно! Тогда вы малость простынете. Мне начхать, если этих ребят не возьмут. Уровень преступности снизился на шестьдесят процентов — так что пусть об этом беспокоятся крутые.

- Кончай свистеть, — сказал Диллон.

- Послушай, в городе все тихо. Ты можешь говорить все, что хочешь, но большое жюри взяло вас, ребята, за яйца, да так крепко, что вам скоро будет ни вздохнуть, ни охнуть. К концу недели Арти Ван сядет на углу чистить ботинки прохожим или начнет торговать газетами у метро, а, может, заделается сутенером. Тебе придется оформлять пособие по безработице, парень!

- Перестань! — крикнул Диллон.

- Ну хорошо, это был дешевый треп. Извиняюсь. Но в городе и впрямь все тихо, ничего не происходит.

- Кое-что происходит.

- Ребята собрались у кого-то на хазе посмотреть порнушку? — сказал Дейв.

- Хочешь знать? — спросил Диллон. — Я сам не понимаю, что именно происходит. Меня в последнее время стали избегать. Но кое-что происходит. В бар все время названивают, спрашивают кого-то. Не знаю уж, что именно, но что-то готовится.

- Вот тебе твоя двадцатка, — сказал Дейв. — Кто названивает?

- Помнишь Эдди Кривопалого?

- Очень хорошо помню, — сказал Дейв. — Кто ему нужен?

- Джимми Скализи, — ответил Диллон.

- Да ну! И он нашел его?

- Не знаю. Я у них только на связи.

- Но тебе же называют номера, — сказал Дейв.

- Телефонные номера — подумаешь! У меня же лицензия на торговлю спиртным. Я законопослушный гражданин.