Голсуорси Джон

Схватка

Джон Голсуорси

Схватка

Драма в трех действиях

Перевод Г. Злобина

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Джон Энтони - председатель правления Компании листопрокатного завода \"Тренарта\"

Эдгар Энтони, его сын |

Фредерик X. Уайлдер } члены правления

Уильям Скэнтлбери |

Оливер Уэнклин |

Генри Тейч, секретарь правления

Фрэнсис Андервуд, управляющий заводом

Саймон Харнесс, представитель профсоюза

Дэвид Робертc |

Джеймс Грин |

Джон Балджин } члены забастовочного комитета

Генри Томас |

Джордж Раус |

Генри Раус |

Льюис |

Яго |

Эванс |

Кузнец } рабочие завода

Дэвис |

Рыжий парень |

Браун |

Фрост, камердинер Джона Энтони

Энид Андервуд, жена Фрэнсиса Андервуда, дочь Джона Энтони

Анн и Робертc, жена Дэвида Робертса

Mэдж Томас, дочь Генри Томаса

Миссис Раус, мать Джона и Генри Раусов

Миссис Балджин, жена Джона Балджина

Миссис Йоу, жена рабочего

Горничная у Андервудов

Ян, мальчишка лет десяти, брат Мэдж

Толпа рабочих

Действие первое - столовая в доме управляющего.

Действие второе. Сцена 1 - кухня в домике Робертса неподалеку от завода. Сцена 2 - пустырь за заводом.

Действие третье - гостиная в доме управляющего.

Изображаемые события происходят седьмого февраля между двенадцатью часами дня и шестью часами вечера на листопрокатном заводе \"Тренарта\", расположенном на границе Англии и Уэльса. На заводе всю зиму бастуют

рабочие.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Полдень. Столовая в доме Андервуда. Жарко пылает камин. По одну сторону от камина - двойные двери, ведущие в гостиную, по другую - дверь в холл. Посредине комнаты стоит длинный обеденный стол без скатерти - за ним заседает правление. Во главе стола в председательском кресле восседает Джон Энтони, крупный, чистовыбритый румяный старик с густыми седыми волосами и густыми темными бровями. Движения его неторопливы и словно бы неуверенны, но в глазах - живой огонек. На столе подле него поставлен стакан с водой. Справа от Энтони - его сын Эдгар, серьезный молодой человек лет тридцати, читает газету. За ним, склонившись над бумагами, сидит Уэнклин, - у него торчащие брови и русые, тронутые серебром волосы. Рядом, помогая ему, услужливо изогнувшись, стоит секретарь Тенч, невысокий нервный человек с бакенбардами. Справа от Уэнклина сидит управляющий Андервуд - уравновешенный человек с большим решительным подбородком и твердым взглядом. По другую сторону от председателя, через два стула, поближе к камину - Сквнтлбери, крупный, бледный и какой-то сонный джентльмен с лысеющей седой головой. У камина стоит худой и вечно недовольный Уайлдер - у него землистый цвет лица

и опущенные книзу седые усы.

Уайлдер. Так и пышет! Нельзя ли поставить экран, Тенч?

Скэнтлбери. Да, было бы неплохо.

Тенч. Сию минуту, мистер Уайлдер (глядя на Андервуда). То есть... может быть, управляющий... может быть, мистер Андервуд...

Скэнтлбери. Уж эти ваши камины, Андервуд...

Андервуд (оторвавшись от бумаг). Что, экран? Разумеется! Прошу прощения (идет к двери, улыбаясь едва заметно). Сейчас у нас тут редко кто жалуется, что ему чересчур тепло.

Он говорит медленно, иронически, так, будто у него между зубами зажата

трубка.

Уайлдер (обиженным тоном). Вы говорите о рабочих?

Андервуд выходит.

Скэнтлбери. Бедняги!

Уайлдер. Сами виноваты, Скэнтлбери.

Эдгар (показывая на газету). \"Тренарта ньюз\" пишет, что рабочие буквально бедствуют.

Уайлдер. И вы читаете этот листок? Отдайте его Уэнклину. Под стать его радикальным взглядам. Нас, конечно, называют хищниками? Стрелять таких редакторов надо!

Эдгар (читает). \"Если бы высокочтимые джентльмены, которые управляют листопрокатным заводом \"Тренарта\", не выходя из своих лондонских кабинетов, соблаговолили прибыть сюда и посмотреть, в каких условиях приходится жить рабочим, во время забастовки...\"

Уайлдер. Но мы же здесь!

Эдгар (продолжая). \"...трудно поверить, чтобы даже их каменные сердца не дрогнули от сострадания\".

Уэнклин берет газету.

Уайлдер. Негодяй! Я помню этого типа, когда у него гроша за душой не было. А как он карьеру сделал? Обливал грязью всякого, кто с ним не соглашался.

Энтони бормочет что-то неразборчивое.

Уайлдер. Что говорит ваш отец?

Эдгар. Он сказал: \"Уж кому бы говорить...\"

Уайлдер, хмыкнув, усаживается рядом со Скэнтлбери.

Скэнтлбери (отдуваясь). Если не принесут экран, я сварюсь.

Входят Андервуд и Энид с экраном, ставят его перед камином. Энид - двадцать восемь лет, она высокого роста, у нес маленькая голова и решительные черты

лица.

Энид. Поставь поближе, Фрэнк. Так хорошо, мистер Уайлдер? Это самый высокий, какой у нас есть.

Уайлдер. Премного благодарен.

Скэнтлбери (обернувшись к Энид, со вздохом облегчения). Merci, madam.

Энид. Папа, вам больше ничего не нужно? (Энтони качает головой.) А тебе, Эдгар?

Эдгар. Не могла бы ты дать мне новое перо, дорогая?

Энид. А они вот там, около мистера Скэнтлбери.

Скэнтлбери (подавая коробку с перьями). Ваш брат пишет перьями рондо? А чем пишет управляющий? (С преувеличенной любезностью.) Чем пишет ваш муж, миссис Андервуд?

Андервуд. Гусиным пером!

Скэнтлбери. У вас, я вижу, натуральное хозяйство!

Он подает перья.

Андервуд (сухо). Благодарю, если позволите, я возьму одно (берет перо). Как насчет завтрака, Энид?

Энид (обернувшись в дверях). Мы будем завтракать здесь, в гостиной. Так что можете не спешить с заседанием.

Уэнклин и Уайлдер кланяются ей, и она выходит.

Скэнтлбери (вставая с места, мечтательно). Завтрак! Кормят в здешней гостинице прескверно! Вы пробовали вчера жареных снетков? Сплошной жир!

Уайлдер. Уже первый час! Может быть, вы зачитаете протокол, Тенч?

Тенч вопросительно смотрит на председателя - тот кивает.

Тенч (монотонным голосом быстро читает). \"Заседание правления состоялось 31 января в конторе Компании на Кэннон-стрит, 512. На заседании присутствовали мистер Энтони - председатель, господа Ф. X. Уайлдер, Уильям Скэнтлбери, Оливер Уэнклин, Эдгар Энтони. Заслушаны письма управляющего от января 20, 23, 25 и 28 относительно забастовки на заводе Компании. Заслушаны письма управляющему от января 21, 24, 26, 29. Заслушано письмо от мистера Саймона Харнесса, представителя центрального профсоюза, который просит, чтобы члены правления приняли его. Заслушано письмо от забастовочного комитета, подписанное Дэвидом Робертсом, Джеймсом Грином, Джоном Балджином, Генри Томасом, Джорджем Раусом. В письме содержится предложение о переговорах с правлением. Вынесено решение: 7 февраля в доме управляющего созвать специальное совещание правления и обсудить создавшееся положение совместно с мистером Саймоном Харнессом и представителями забастовочного комитета. Утверждено двенадцать операций по продаже акций, подписано и скреплено печатью девять сертификатов и один балансовый отчет.

Он подвигает книгу председателю.

Энтони (тяжело вздохнув). Подпишите и вы, если не возражаете.

Он подписывает, с трудом водя пером по бумаге.

Уэнклин. Тенч, что затевает профсоюз? Ведь разногласия между профсоюзом и рабочими еще не устранены. Чего же ждет Харнесс от этого совещания?

Тенч. Я полагаю, сэр, что он надеется на какое-нибудь компромиссное решение. Сегодня он выступает перед рабочими.

Уайлдер. Этот Харнесс - холодный и расчетливый субъект. Не доверяю таким. Боюсь, что нам не следовало бы приезжать сюда. Когда должны прийти рабочие?

Андервуд. С минуты на минуту.

Уайлдер. Тогда им придется подождать, если мы не закончим. Ничего с ними не сделается, пусть поостынут.

Скэнтлбери (медленно). Бедняги!.. Снег так и валит. Ну и погодка!

Андервуд (многозначительно). Ничего, тут им придется жарко. Отогреются.

Уайлдер. Ну, я думаю, что мы быстренько все уладим и я успею на шестичасовой поезд. Завтра увожу супругу в Испанию. (С намерением поболтать.) Знаете, у моего отца на заводе в шестьдесят девятом была забастовка - как раз тоже в феврале. Они чуть не застрелили его.

Уэнклин. Не может быть! В феврале охота запрещена.

Уайлдер. Черт побери! На хозяев никогда не запрещают охотиться. Он ходил в контору с пистолетом в кармане.

Скэнтлбери (с легкой тревогой). Вы шутите?

Уайлдер. Ничуть! Кончилось тем, что он прострелил одному ногу.

Скэнтлбери (невольно дотрагиваясь до ноги). Не может быть! Упаси господь!..

Энтони (взяв бумагу с повесткой дня). В связи с забастовкой правлению предлагается наметить линию поведения.

Члены правления молчат.

Уайлдер. Ну, что ж,, извечная дуэль с тремя участниками: профсоюз, рабочие и мы.

Уэнклин. Профсоюз в расчет не принимается.

Уайлдер. Очень даже принимается, будь он проклят! По своему опыту знаю. Одного не пойму: если профсоюз решил не поддерживать рабочих, то почему он вообще не запретил забастовку?

Эдгар. Так случалось уже не однажды.

Уайлдер. Ну, а я не понимаю этого! Они утверждают, что механики и нагревальщики выдвинули слишком высокие требования. Да, высокие, но я никогда не поверю, что профсоюз отказался поддержать рабочих только по этой причине. Тут что-то кроется.

Андервуд. Профсоюз боится, как бы не забастовали на заводах Харпера и Тайнуэлла.

Уайлдер (торжествующе). Ну вот, видите! Они боятся новых забастовок. Почему нам никто не сказал об этом?

Андервуд. Об этом говорилось.

Тенч. Вы отсутствовали на том заседании, сэр.

Скэнтлбери. Рабочие должны же понимать, что у них нет никакой возможности выиграть, если профсоюз не поддерживает их. Это - безумие!

Андервуд. Все дело в Робертсе.

Уайлдер. Повезло же нам, что зачинщиком оказался этот фанатик.

Все молчат.

Уэнклин (глядя на Энтони). Итак?

Уайлдер (раздраженно). Какую кашу заварили! Мне не нравится это дело, совсем не нравится. Я давно говорил... (посмотрев на Уэнклина). Когда мы с Уэнклином перед рождеством были здесь, казалось, что рабочие вот-вот сдадутся. И вы тоже так считали, Андервуд?

Андервуд. Да, считал.

Уайлдер. Ну вот, видите! А они не сдались. Дела идут все хуже и хуже... Мы теряем клиентов. Акции падают!

Скэнтлбери (удрученно покачивая головой). Гм!

Уэнклин. Тенч, какие убытки мы уже понесли из-за того, что завод стоит?

Тенч. Свыше пятидесяти тысяч, сэр!

Скэнтлбери (морщась). Неужели так много?

Уайлдер. И этого уж не вернешь.

Тенч. Да, сэр.

Уайлдер. Кто бы мог подумать, что рабочие будут так упорно держаться? Кто бы мог подумать? (Сердито смотрит на Тенча.)

Скэнтлбери (покачивая головой), Хуже нет, когда дело доходит до открытой схватки.

Энтони. Мы не сдадимся!

Все смотрят на председателя.

Уайлдер. Кто говорит о сдаче? (Энтони в упор смотрит на него.) Я... я просто хочу действовать благоразумно. Когда в декабре рабочие послали Робертса в Лондон, мы упустили подходящий момент. Нам следовало бы что-нибудь обещать им. А вместо этого председатель (опуская глаза под взглядом Энтони)... А вместо этого мы выпроводили его и пошли на обострение. Немного такта - и мы убедили бы их.

Энтони. Никаких компромиссов

Уайлдер. Вот-вот! Забастовка началась в октябре и, насколько я понимаю, может продлиться еще полгода. В каком положении мы тогда очутимся? Единственное утешение, что рабочим придется еще хуже.

Эдгар (Андервуду). В каком они сейчас положении, Фрэнк?

Андервуд (невозмутимо). В ужасающем.

Уайлдер. Кто бы подумал, что они смогут так упорно держаться безо всякой помощи?

Андервуд. Тот, кто знает этих людей.

Уайлдер. А я утверждаю, что никто не знает их! А много еще железа на складах? Цены растут с каждым днем. Нам придется расторгать контракты когда мы возобновим производство! И это в самый-то спрос!

Уэнклин. Что вы на это скажете, председатель?

Энтони. Ничего не поделаешь.

Уайлдер. А когда мы будем выплачивать дивиденды?

Скэнтлбери (веско). Мы должны думать об акционерах. (Грузно поворачиваясь к председателю.) Я говорю, что мы должны думать, господин председатель, об акционерах.

Энтони что-то бормочет.

Скэнтлбери. Что вы говорите?

Тенч. Председатель говорит, что он в первую очередь думает о вас, сэр.

Скэнтлбери. Какой цинизм! (Погружается в тупое молчание.)

Уайлдер. Шутки в сторону. Может быть, председатель и согласен целые годы не получать дивиденды, но я лично - нет. Мы не можем рисковать капиталом Компании.

Эдгар (неуверенно). Я считаю, что мы должны подумать и о рабочих.

Все, кроме Энтони, заерзали на своих местах.

Скэнтлбери (со вздохом сожаления). Мы не имеем права давать волю своим чувствам, молодой человек. Это не на пользу дела.

Эдгар (иронически). Я думаю не о наших чувствах, а об их чувствах.

Уайлдер. Что до чувств - мы деловые люди.

Уэнклин. В том-то и беда.

Эдгар. Рабочие бедствуют, и нам, право же, нет никакой необходимости идти на крайности. Это... это жестоко!

Все молчат, словно Эдгар высказал то, в чем ни один человек, хоть немного сохранивший чувство собственного достоинства, не рискнет признаться себе.

Уэнклин (иронически улыбаясь). Сентименты - это излишняя роскошь. На них нельзя строить политику Компании.

Эдгар. Мне отвратительно все это!

Энтони. Не мы начали первыми.

Эдгар. Я знаю, сэр, но мы зашли слишком далеко.

Энтони. Нет.

Все переглянулись.

Уэнклин. Роскошь роскошью, но нам надо действовать очень осмотрительно.

Энтони. Стоит хоть однажды пойти на уступки рабочим, и этому конца не будет.

Уэнклин. Я совершенно согласен, и все-таки...

Энтони мотает головой.

Значит, дело в принципе?

Энтони кивает.

Это тоже роскошь, председатель! Акции упали ниже номинальной стоимости.

Уайлдер. И упадут до половины, когда настанет время распределять очередные дивиденды.

Скэнтлбери (с тревогой). Ну зачем же так мрачно?..

Уайлдер (раздраженно). Так оно и будет! (Вытянув шею, чтобы разобрать, что говорит Энтони.) Я не расслышал...

Тенч (колеблясь). Председатель говорит, сэр: \"Fais que... que... devra...\"

Эдгар (резко). Мой отец сказал: \"Делай, что должен, - и наплевать на последствия!\"

Уайлдер. Ну и ну!

Скэнтлбери (вскинув руки). Стоик! Я всегда говорил, что председатель настоящий стоик!

Уайлдер. Нам от этого не легче.

Уэнклин (учтивым тоном). Будем говорить серьезно, председатель. Неужели вы допустите, чтобы мы пошли ко дну... ради... ради принципа?

Энтони. Мы не пойдем ко дну.

Скэнтлбери (с тревогой). Надеюсь, этого не случится, пока я член правления.

Энтони (насмешливо). Крысы в таких случаях бегут с корабля, Скэнтлбери.

Скэнтлбери. Ну как с ним разговаривать!

Энтони. Мне не впервые драться с рабочими. И я ни разу не проиграл схватку.

Уэнклин. Теоретически мы согласны с вами, председатель. Но не у всех железные нервы.

Энтони. Надо держаться.

Уайлдер (встав и подойдя к камину). И вылететь в трубу?

Энтони. Лучше вылететь в трубу, чем уступить.

Уайлдер (раздражаясь). Вас это, может быть, и устраивает, но меня нет, да и остальных, наверное, тоже.

Энтони смотрит ему прямо в лицо; все молчат.

Эдгар. Дети и жены рабочих обречены на голод, если мы будем действовать в прежнем духе. От этого не уйти.

Уайлдер круто поворачивается к камину, а Скэнтлбери протестующе, словно

загораживаясь, поднимает руку.

Уэнклин. Боюсь, что это звучит излишне сентиментально.

Эдгар. Вы считаете, что деловые люди не обязаны быть порядочными?

Уайлдер. Мне более чем кому-либо жаль рабочих. Но если они... (распаляясь), если они такие упрямые ослы, мы ничего не можем поделать. У нас своих забот хватает, да еще об акционерах думать приходится.

Эдгар (горячо). Акционеры не умрут с голоду, если не получат очередные дивиденды! Разве это достаточное основание, чтобы наносить удар ниже пояса?

Скэнтлбери (испытывая явную неловкость). Молодой человек, вы слишком легкомысленно относитесь к дивидендам. Я лично даже не знаю действительного положения вещей.

Уайлдер. Надо рассуждать трезво: мы можем разориться из-за этой забастовки.

Энтони. Никаких уступок!

Скэнтлбери (с жестом отчаяния). Вы только посмотрите на него!

Энтони откинулся на спинку кресла. Члены правления и в самом деле пристально

смотрят на него.

Уайлдер (вернувшись на свое место). Если председатель действительно придерживается этого взгляда, то я не знаю, зачем мы сюда приехали. Это все, что я могу сказать.

Энтони. Затем, чтобы сказать рабочим, что мы не пойдем на уступки. Они не поверят до тех пор, пока им не втолкуешь как следует.

Уайлдер. Гм! Очень может быть, что этот негодяй Робертc хотел того же, когда добивался нашего приезда. Ненавижу его до смерти.

Эдгар (раздраженно). Мы слишком мало заплатили Робертсу за его изобретение. Я не раз говорил об этом в свое время.

Уайлдер. Мы выплатили ему пятьсот фунтов, а через три года дали премию в двести фунтов. Неужели этого мало? Чего он еще хочет?

Тенч (брюзгливо). А он знает одно - бубнить: Компания нажила на моих мозгах сто тысяч фунтов, а мне заплатили жалкие семь сотен.

Уайлдер. Да он отъявленный агитатор! Послушайте, я ненавижу профсоюзы. Но уж если Харнесс здесь, пусть он сам все и расхлебывает.

Энтони. Ни в коем случае!

Все снова смотрят на него.

Андервуд. Робертc не позволит рабочим слушать Харнесса.

Скэнтлбери. Фанатик!

Уайлдер (глядя на Энтони). К сожалению, не единственный.

Из холла в комнату входит Фрост.

Фрост (Энтони). Мистер Харнесс из профсоюза, сэр. Рабочие тоже пришли.

Энтони кивает. Андервуд идет к дверям и возвращается с Xарнессом, бледным человеком с гладковыбритыми впалыми щеками, выступающим подбородком и живым

взглядом. Фрост выходит.

Андервуд (указывая на стул Тенча). Садитесь рядом с председателем, Харнесс.

Когда Харнесс вошел, члены правления сдвинулись поближе друг к другу и

повернулись к нему, словно стадо при виде волка.

Xарнесс (быстро оглядев присутствующих и поклонившись). Благодарю! (Он садится; у него немного гнусавый голос.) Итак, джентльмены, я надеюсь, что мы наконец договоримся.

Уайлдер. Все зависит от того, что вы называете \"договориться\", Харнесс. Почему вы не пригласили войти рабочих?

Харнесс. Рабочие, бесспорно, более правы, чем вы. Мы уже задаемся вопросом, не стоит ли нам снова поддержать их?

Говоря, он смотрит только на Энтони, игнорируя остальных.

Энтони. Это ваше дело. Но в таком случае мы станем нанимать на работу не членов профсоюза.

Харнесс. Ничего не выйдет, мистер Энтони. Вам не найти неорганизованных рабочих, вы сами знаете.

Энтони. Посмотрим.

Харнесс. Я буду откровенен. Мы были вынуждены отказать вашим рабочим в помощи, потому что некоторые требования, выдвинутые ими, превышают существующие расценки. Сегодня я надеюсь убедить их взять эти требования назад. И тогда, джентльмены, - можете мне поверить - мы немедленно окажем им помощь. Так вот, прежде чем уехать вечером, я хочу, чтобы была достигнута какая-то договоренность. Кому нужна эта старомодная схватка? Какая вам от нее выгода? Почему вы не хотите признать раз и навсегда, что рабочие - такие же люди, как и вы, и тоже хотят лучше жить. У них свои нужды, как у вас свои... (горько). Ваши лимузины, шампанское, обеды из восьми блюд.

Энтони. Если люди выйдут на работу, мы постараемся что-нибудь сделать для них.

Харнесс (иронически). Вы тоже придерживаетесь этого мнения, сэр? И вы? И вы тоже? (Члены правления молчат.) Ну что же можно сказать? Я считал, что мы уже давно отказались от этих аристократических замашек. Видимо, я ошибся.

Энтони. Нет, мы просто отвечаем рабочим тем же. Посмотрим, кто выдержит дольше: они без нас или мы без них,

Харнесс. Вы же деловые люди, джентльмены! Неужели вы не стыдитесь этой напрасной траты сил? Вы же превосходно знаете, чем все кончится.

Энтони. Чем же?

Xарнесс. Как всегда - компромиссом.

Скэнтлбери. Не могли бы вы убедить рабочих, что их интересы совпадают с нашими?

Xарнесс (обернувшись к Скэнтлбери, иронически). Мог бы, если бы они на самом деле совпадали.

Уайлдер. Послушайте, Харнесс, вы разумный человек и, конечно, не верите в эту новомодную социалистическую болтовню? Ведь между интересами рабочих и нашими интересами существенной разницы нет.

Харнесс. Позвольте мне задать вам один простой вопрос. Согласились бы вы платить рабочим хоть на пенс больше, чем они заставляют вас платить сейчас?

Уайлдер молчит.

Уэнклин. А я-то по простоте душевной думал, что не платить больше, чем необходимо, - это азбука коммерции.

Харнесс (иронически). Да, сэр, это азбука коммерции. Она-то и разграничивает ваши интересы и интересы рабочих.

Скэнтлбери (бормочет себе под нос). Разве нельзя как-нибудь договориться?

Харнесс (сухо). Так, значит, джентльмены, правление не хочет идти ни на какие уступки?

Уанклин и Уайлдер одновременно подаются вперед, как бы собираясь что-то

сказать, но молчат.

Энтони (кивает). Никаких уступок!

Уанклин и Уайлдер снова наклоняются вперед, а Скэнтлбери крякает.

Харнесс. Вы, кажется, хотите что-то сказать?

Скэнтлбери молчит.

Эдгар (подняв глаза). Мы сожалеем, что рабочим приходится нелегко.

Харнесс (ледяным тоном). От вашего сожаления, сэр, им не станет легче. Они хотят только справедливости.

Энтони. Так пусть они сами будут справедливыми.

Xарнесс. Мистер Энтони, слово \"справедливые\" в ваших устах звучит как \"покорные\". Почему они должны быть покорными? Они такие же люди, как и вы, с единственной разницей, что у вас есть деньги, а у них нет.

Энтони. Знакомая песня!

Харнесс. Я пять лет пробыл в Америке. А это, знаете, придает особый оттенок мыслям.

Скэнтлбери (внезапно, как бы решив все-таки высказаться). Пусть рабочие войдут и выложат все начистоту!

Энтони кивает, а Андервуд выходит в холл.

Харнесс (сухо). Поскольку я сегодня буду с ними беседовать, то прошу отложить ваше окончательное решение до того момента.

Энтони снова кивает и, взяв стакан, пьет. Возвращается Андервуд, за ним, сняв шляпы, один за другим входят Робертc, Грин, Балджин, Томас, Раус и молча становятся в ряд. Робертc - худощавый, среднего роста, слегка сутулый. У него небольшая каштановая, с проседью, бородка, усы, выступающие над запавшими щеками скулы и маленькие горячие глаза. На нем потертый синий шерстяной костюм, в руках - старый котелок. Он стоит ближе всех к председателю. Рядом с Робертсом - Грин, у него резко очерченное изможденное лицо, седая козлиная бородка, обвислые усы и мягкие, открытые глаза за стеклами очков в железной оправе. Он одет в порыжелое от времени пальто с холщовым воротником. Следующим стоит Балджин, рослый, сильный человек, с темными усами, упрямым подбородком и красным шарфом на шее; он то и дело перекладывает фуражку из одной руки в другую. За ним - Томас, старик с седыми усами и большой бородой, с костлявым обветренным лицом; ворот его пальто едва прикрывает худую, словно ощипанную, шею. Справа от него стоит Раус, самый младший из них; он похож на солдата, и по его взгляду видно, что

он смотрел смерти в глаза.

Андервуд (показывая рукой). Вот там, у стены, есть стулья, Робертc. Подвигайте их и садитесь.

Робертc. Благодарю вас, мистер Андервуд, мы постоим... в присутствии членов правления. (У него резкий, отрывистый голос. Отчетливый выговор.) Как поживаете, мистер Харнесс? Не ожидал, что буду иметь удовольствие встретить вас до собрания.

Харнесс (ровно). Значит, встретимся еще раз.

Робертc. Рад слышать, у нас есть кое-какие новости для вашего начальства.

Энтони. Чего хотят рабочие?

Робертc (язвительно). Прошу прощения, я не совсем расслышал председателя.

Тенч (стоя за креслом Энтони). Председатель желает знать, что имеют сказать рабочие.